"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

дай Бог моряку доброго пути, не раз уж табачок пригодился Коляше,- и тихо
вышел из хаты.
Над землей стояла темная, мирная ночь. Над хатой Прокидько горели яркие
украинские звезды, за войну хата сдвинулась не только папахой, но и всем
корпусом шатнулась под гору.
Утром Коляша попросил лейтенанта отправить его куда-нибудь в другое
место - служба в комендатуре не подходит ему, он не годился для нее -
слишком мягок сердцем.
Лейтенант внимательно посмотрел Коляшины документы, покачал головой:
- Ну и помотало тебя! Покоя охота? Мне тоже. Со львовской пересылки
самовольно рванул?
- Так.
- А напарник где? Без напарника нынче не бегают, да еще со львовской
пересылки, на всю землю знаменитой...
- Домой уехал.
- Вот дурак! Без демобилизационного листа его ж загребут и в тюрьму
посадят.
- Не посадят. Он припадочный.
- А-а. Ты вот что, победитель, отправляйся к Старокопытову на
пересылку. И замри! Понял? Замри! Япошек скоро расхлещут, и конец, совсем
конец! Понял? У Старокопытова отсидеться подходяще. У него порядок. Хотя сам
он чудо из чудес. Ну, да увидишь.
И Коляша увидел капитана Старокопытова. Он самолично просмотрел его
документы, затем Коляшу обмерял взглядом, будто портновской лентой, и
сказал:
- В карантин! В чистилище! И смотри у меня! - и вперился в Коляшу
глазами, которые в народе точно называют - буркалами.
Это была первая пересылка, первый порядочный резервный объект, где
много соответствовало тому военному идеалу, который давно существует в
воображении советских военных спецов-идеологов, в советском искусстве и в
литературе, но на самом деле его не было и нет, потому что сами
спецы-идеологи находятся вдали от нужд и бед армии, они жируют и барствуют,
как и генералы всех времен и наций,- на отдельных хлебах, пользуются особым
положением и благами, считая, что так оно и быть должно, так если не Богом,
то высшим командованием определено: одним - казарма, шишки да кашка, другим
- особняки, дворцы, паек с дворцового стола и яркие лампасы, звезды на
погонах жаркие, слава и обожествление на все времена.
Лучше всех об этом почти двести лет назад сказал лихой герой и поэт
Денис Давыдов в коротком стихотворении с длинным названием: "Генералам,
танцующим на бале при отъезде моем на войну...": "Мы несем едино бремя,
только жребий наш иной. Вы оставлены на племя, я назначен на убой".
От Старокопытова, с винницкой пересылки, вместе с командой таких же,
как он, забракованных, в лечении нуждающихся доходяг Коляша Хахалин угодил в
уютное местечко, куда сваливались остатки недобитых калек, как выяснилось, в
скитаниях по отвоеванной земле сделавшихся сразу никому не нужными - ни
родине, ни партии, ни вождям, ни маршалам, продолжающим праздновать Победу,
славить себя, заодно и народ, радость и ликование которого каждый день
показывали в киножурнале "Новости дня". А вот горе людское, беды и разруху
показывать пока воздерживались из гуманных соображений, чтобы не
травмировать чуткие, от войны усталые сердца советских людей.