"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

Папа, еще возле озера, повязал мне тряпкой шею по накомарнику, чтоб под
него не залезал гнус, и притянутый плотно к шее, продырявленный от костров и
носки ситец накомарника прокусывать оказалось способней. Комары разъели мне
шею в сырое мясо, разделали ее в фарш. Ситечко накомарника, сотканное из
конского волоса, пришито было "на лицо" домодельными нитками -- стежки
крупные, время и носка проделали вокруг намордника ячейки, вроде бы едва и
заметные, но в них один за другим лезли комары, как наглые и юркие ребятишки
в чужой огород. Я давил опившихся комаров ладонью, хлопая себя по
наморднику, и потому весь накомарник был наляпан спекшейся кровью. Но скоро
я перестал давить комаров, лишь изредка в ярости стукал себя самого кулаком
в лицо так, что искры и слезы сыпались из глаз, и комары сыпались переспелой
красной брусникой за воротник брезентовой куртки, их там давило, растирало,
коротник отвердел от пота, крови, прилипал к обожженной шее.

"Скорей! Скорей!" -- торопили наши старшие артельщики -- папы,
отмахиваясь от комарья, угорело дыша, подгоняя двоих парнишек, которым было
чуть больше двенадцати лет, и все дальше, дальше отрывались, уходили от нас.

Одышка, доставшаяся мне от рождения, совсем меня доконала. Напарник мой
все чаще и чаще останавливался и с досадою поджидал меня, но когда я махнул
ему рукой, ибо говорить уже не мог, он обрадованно и охотно устремился вслед
за мужиками,

Я остался один.

Уже не сопротивляясь комару, безразличный ко всему на свете, не
слышащий боли, а лишь ожог от головы до колен (ноги комары не могли кусать:
в сапоги, за голяшки, была натолкана трава), упал на сочащуюся рыбьими
возгрями котомку и отлежался. С трудом встал, пошел. Один. Вот тогда-то и
понял я, что, не будь затесей при слепящем меня гнусе, тут же потерял бы я
след, а гнус ослабшего телом и духом зверя, человека ли добивает моментом.
Но затеси, беленькие, продолговатые, искрящиеся медовыми капельками на
темных стволах кедров, елей и пихт -- сосна до тех мест не доходит, -- вели
и вели меня вперед, и что-то дружеское, живое было мне в светлячком
мерцающем впереди меня пятнышке. Мета-пятнышко манило, притягивало, звало
меня, как теплый огонек в зимней пустынной ночи зовет одинокого усталого
путника к спасению и отдыху в теплом жилище.

Впереди, на рыжем мху, что-то лежало. Белое. Я подошел и долго не мог
ничего понять. Наконец-то до меня дошло -- рыба! Мужики и напарник мой --
парнишка, отбавили из котомок груз и бежали, даже не прикрыв рыбу мхом, не
упрятав ее где-нибудь под деревом или пнем, в мерзлоту. Надо было и мне
ополовинить, а то и вовсе вытряхнуть груз, но снимать котомку, развязывать
ее, шевелиться... Ноги сами начали переставляться, поволокли меня дальше.
Один глаз, разъеденный гнусом и грязью, закрылся, второй еще смотрел в узкую
щель, ловил и ловил загорающиеся впереди светлячки затесей.

Тайга густела, появился черничник, мох все чаще протыкало травой, меж
кривобоких кедров и сухопарых елей начали белеть тоненькие, в инвалидность