"Виктор Астафьев. Затеси" - читать интересную книгу автора

бревнах, вернулись к табору раздраженные, выплеснули с досадой чай, нами
сваренный, потому что чай уже был не чаем, а супом -- столько в него
навалилось комара.

Но мы еще не знали, что ждет нас в ночь, в светлую, "белую", как ее
поэтично и нежно называют стихотворцы, чаще всего городские, созерцающие
природу из окна.

В поздний час взнялось откуда-то столько гнуса, что и сама ночь, и
озеро, и далекое, незакатное солнце, и свет белый, и всЕ-всЕ на этом свете
сделалось мутно-серого свойства, будто вымыли грязную посуду со стола,
выплеснули ополоски, а они отчего-то не вылились на землю, растеклись по
тайге и небу блевотной, застойной духотой.

Несмолкаемо, монотонно шумело вокруг густое месиво комара, и часто
прошивали его, этот мерный, тихий, но оглушающий шум, звонкими, кровяными
нитями опившиеся комары, будто отпускали тетиву лука, и чем далее в ночь,
тем чаще звоны тетивы пронзали уши -- так у контуженых непрерывно и нудно
шумит в голове, но вот непогода, нервное расстройство -- и шум в голове
начинают перебивать острые звоны. Сперва редко, как бы из высокой травы,
дает трель обыгавший, резвости набирающий кузнечишко. А потом -- гуще, гуще,
и вот уж вся голова сотрясается звоном. От стрекота кузнечиков у здорового
человека на душе делается миротворно, в сон его тянет, а контуженого
начинает охватывать возбуждение, томит непокой, тошнота подкатывает...

Сети простояли всего час или два -- более выдержать мы не смогли.
Выбирали из сетей только сигов, всякую другую рыбу -- щук, окуней, сорогу,
налимов -- вместе с сетями комом кинули на берегу, надеясь, как потом
оказалось, напрасно, еще раз побывать на уловистом озере.

Схватив топор, чайник, котелок, вздели котомки, бросились в
отступление, к реке, на свет, на волю, на воздух.

Уже минут через десять я почувствовал, что котомка с рыбой тяжеловата;
от котомки промокла брезентовая куртка и рубаха, потекло по желобку спины,
взмокли и ослизли втоки штанов -- все взмокло снаружи и засохло внутри. Всех
нас сотрясал кашель -- это гнус, забравшийся под накомарники, забивал носы и
судорожно открытые рты.

Идти без тропы, по колено в чавкающем мху, где дырки прежних наших
следов уже наполнило мутной водой, сверху подернутой пленкой нефти, угля ль,
лежащего в недрах мерзлоты, а может, и руды какой, -- идти без тропы и с
грузом по такому месту -- и врагу не всякому пожелаю.

Первую остановку мы сделали примерно через версту, потом метров через
пятьсот. Сперва мы еще отыскивали, на что сесть, снимали котомки,
вытряхивали из накомарников гнус, но потом, войдя в чуть сухую тайгу из
чахлого приозерного чернолесья, просто бежали и, когда кончались силы,
падали спиной и котомкой под дерево или тут же, где след, и растерзанно
хрипели, отдыхиваясь.