"Из переписки Н.Я.Эйдельмана с В.П.Астафьевым" - читать интересную книгу автора

Карамзин, горюющий о страшном несчастье, постигшем его родину, даже тут
опасается изменить своему обычному широкому взгляду на вещи, высокой
объективности: ведь ужас татарского бедствия он сравнивает с набегами на Рим
"северных варваров", среди которых важную роль играли древние славяне,
прямые предки тех, кого громит и грабит Батый.
Мало этого примера, вот еще один! Вы, Виктор Петрович, конечно, помните
строки из "Хаджи-Мурата", где описывается горская деревня, разрушенная
русской армией: "Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя
было брать из него. Так же была загажена мечеть... Старики-хозяева собрались
на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к
русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы, от мала
до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих
русских собак людьми, и такое отвращение, гадливость и недоумение перед
нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание
истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным
чувством, как чувство самосохранения".
Сильно писал Лев Николаевич Толстой. Ну а если вообразить эти строки,
написанные горцем, грузином, "иностранцем"?
С грустью приходится констатировать, что в наши дни меняется понятие
народного писателя; в прошлом - это прежде всего выразитель высоких идей,
стремлений, ведущий народ за собою; ныне это может быть и глашатай народной
злобы, предрассудков, не поднимающий людей, а опускающийся вместе с ними.
На этом фоне уже пустяк фраза из повести "Печальный детектив", что
герой в пединституте изучает лермонтовские переводы с немецкого вместе с
"десятком еврейчат". Любопытно было бы только понять, - к чему они в
рассказе, если ни до, ни после больше не появляются? К тому, может быть, что
вот-де в городе развивается страшный, печальный детектив, а десяток
инородцев (отчего десяток: видно, все в пединституте сконцентрировались? Как
видно, конкурс для них особенно благоприятный?) - эти люди заняты своей
ненужной деятельностью! Или тут обычная астафьевская злая ирония насчет
литературоведения: вот-де "еврейчата" доказывают, что Лермонтов портил
немецкую словесность, ну а сами-то хороши...
Итак, интеллигенты, москвичи, туристы, толстые Гогии, Гоги Герцевы,
косомордые, еврейчата, наконец дамы и господа из литфондовских домов; на них
обрушивается ливень злобы, презрения, отрицания. Как ни на кого другого: они
хуже всех...
А если всерьез, то Вам, Виктор Петрович, замечу, как читатель, как
специалист по русской истории: Вы (да и не Вы один!) нарушаете, вернее,
очень хотите нарушить, да не всегда удается - собственный дар мешает
оспорить - главный закон российской мысли и российской словесности. Закон,
завещанный величайшими мастерами, состоит в том, чтобы, размышляя о плохом,
ужасном, прежде всего, до всех сторонних объяснений, винить себя, брать на
себя; помнить, что нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен
изнутри (любимое Львом Толстым изречение Герцена). Что касается всех личных,
общественных, народных несчастий, то чем страшнее и сильнее они, тем в
большей степени их первоисточники находятся внутри, а не снаружи. Только
подобный нравственней подход ведет к истинному, высокому мастерству. Иной
взгляд - самоубийство для художника, ибо обрекает его на злое бесплодие.
Простите за резкие слова, но Вы сами, своими сочинениями, учите
подходить без прикрас.