"Виктор Астафьев. Ночь космонавта" - читать интересную книгу автора

дело - собрал сено в стожок, подпинал его и удивленно сказал:
- Вот... Ночь одну вместе прожили... Дела какие, а?..
Антошка увидев, как смялись и начали кривиться губы отца,
сказал:
- Беда прямо с тобой! Расстраивается, расстраивается!.. По
телевизору увидим... Может, в отпуск приедет...
- Эвон у меня какой умный да большой утешитель!.. - сказал Захар
Куприянович. - Помогай-ка лучше людям.
Лесхозовский вертолет тоже скоро поднялся в воздух, направляясь
к ближней железнодорожной станции, куда должен был прибыть поезд
особого назначения. Антошка отбыл туда же с бензопилой. Леспромхозу
дано было распоряжение рубить дорогу к станции и подготовить трактора
и сани для вывеэения космического аппарата...
Космонавт между тем, уже побритый, осмотренный врачами,
отвалившись на сиденье, летел к своему аэродрому и просматривал
свежие газеты. Попробовали было корреспонденты расшевелить его
вопросами. Он рассказал им о Захаре Куприяновиче, об Антошке,
попросил не особенно смущать старика "лирическими отступлениями" и,
сославшись на усталость, как бы задремал, смежив ресницы.
Но он не дремал вовсе. Он как будто разматывал ленту в уме и
видел на ней весь свой полет. Луну, приближенную настолько, что
просматривал он ее как бы с парашютной вышки, и сиротливо висевшую в
пространстве, скромно мерцающую планету с простецким названием Земля,
которая казалась ему когда-то такой огромной. Вспомнил и снова
ощутил, не только сердцем и разумом, но даже кожей, как, шагая в
тяжелом скафандре по угольно-черной поверхности чужой ему и
непонятной планеты, он остро вдруг затосковал по той, где осталась
Россия, сплошь почти укрытая зеленым лесом, тронутым уже осенней
желтизной по северной кромке. Вон она лежит сейчас в снегах, чистая,
большая, притихшая, и где-то в глубине ее, пришитая к тайге белой
ниткой тропы, стоит избушка с номером на крыше, и от нее упала тень
на всю белую поляну. Виделся беловато-жаркий костер в ночной тайге,
грубо тесанный, кореньговитый мужик, глубоко и грустно о чем-то
задумавшийся.
"Отцу-то, Митрию Степановичу поклонись!" - мудрая доброта
человека, которому уж ничто не надо самому в этой жизни, сквозила в
его словах, в делах и в усталом взгляде.
"Сумеем ли мы до старости вот так же сохранить душу живую, не
засуетимся ли? Не механизируем ли себя и чувства свои?.."
Прилетев в Байконур, Олег Дмитриевич первым делом спросил об
отце. Друзья или, как хорошо называл их Захар Куприянович, связчики
сказали космонавту, что Дмитрий Степанович уже в Москве, устроен,
ждет его.
Отдав рапорт правительству, пройдя через первый, самый нервный
период встречи на Внуковском аэродроме, космонавт, переходя из рук в
руки, из объятий в объятия, все искал глазами отца. Увидев его, он
даже вскрикнул от радости. Был он в новом клетчатом пальто модного
покроя, в тирольской шляпе с бантиком на боку, в синтетическом
галстуке, сорящем разноцветные искры, приколотом к рубашке модной
железякой, - уж постарались земляки, не ударили в грязь лицом,