"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

В это время рябь рассеялась на минуту и он увидел у ямы зайца.
Насторожив уши и приподняв передние лапы, заяц слушал. Послушал, послушал и
кувырк в ямку. Лизнул соленой земли и опять начеку. "Холера! - беззлобно
плюнул себе на грудь Амос. - Тоже бережет свою душонку, стервец! Надо быть,
пожары его сюда загнали". Но слишком уж часто заяц исчезал и появлялся. И
немало времени прошло, пока Амос догадался: зайцев-то двое, и они поочередно
один другого сторожат.
"Артелью пасутся. Хорошо это. Культя говаривал: когда заяц на солонцах,
марал идет смелей, меньше опасается".
Долго следили пристальные глаза человека за возней большеухих. Но они
до того разлакомились, что не чуяли глаза, от которого содрогаются и бегут
любые звери. Амос до того засмотрелся, что и не заметил, как из кустов
выскочил еще зверек и бесшумно подбежал к ямке. У него были тоже большие
уши, гибкая, как у змейки, Шея и тоненькие, паучьи ножки. На узенькой
мордочке в свете луны стеколками поблескивали глазенки. "Это же теленок!" -
ахнул от неожиданности Амос и зажмурился, памятуя о том, что зверь страшно
чуток к человеческому глазу. "А у меня глаз-то урочливый".
Однако не удержался Амос, тут же разомкнул ресницы и принялся
отыскивать корову. Она стояла чуть поодаль, подозрительно приподняв голову.
Затем сделала несколько мелких шажков, едва слышно прошелестела губами,
видно, разрешала своему детенышу отведать соленой землицы - звериной сласти.
Но малый не ждал позволения. Он уже припал на колени и вкусно
причмокивал. Длинные уши его пошевеливались, как ольховые листья. Мать
приблизилась к ямке, грозно мотнула головой, и зайцы отпрянули. Однако соль
манила, так манила, что и природный страх и всякое уважение к сильному
забыли косоглазые. Они настырно лезли к солонцам. Тогда маралуха бросилась
на них, занесла ногу, намереваясь сразить копытом всякого, кто осмелится
докучать ее дитю. Зайцы ловко увернулись, припали за кустом, выжидая.
"Господи баслови!" - опять беззвучно зашевелил губами Амос, повторяя
Начало, а сам в это время тщательно целился в корову, явственно видимую в
лунном пятне. Зайцы урвали-таки удобный момент, перемахнули через куст в
ямку. Теленок пугливо шарахнулся, фыркнул. Мать метнулась к нему и на
секунду ушла с прицела.
И тут Амоса осенило: "Ребенка не кинет, а он, глупой, может и удрать.
Обоих надо брать. Крышка!"
Мушки не видно. Лишь маленькая искорка подвинулась и замерла под
тоненькой фигуркой мараленка.
Занемевшие пальцы рванули спуск.
Искру загасило пламя.
Раскололась ночь.
По горам и дальним седловинам покатился гул, смахивая душную тишину. И
все, что еще оставалось в лесу живое, ринулось в темноту, треща кустами,
натыкаясь на деревья.
А тоненькие, как у комарика, ножки мараленка подломились, и он сунулся
мордочкой в такую вкусную землю, которую, сколь ни лижи, досыта не
налижешься. Теленок еще попробовал ползти в родной лес, выцарапывал
копытцами траву и корешки, еще заблеял чуть слышно - и утих.
- Ну, один испекся, - облегченно выдохнул Амос. Он провел языком по
пересохшим губам и забормотал: - Не уронится и не призорится мать сыра
земля, и да не уронится и не призорится промысел мой, добыча моя. Аминь!