"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

Амос затащил лодку в кусты, забросал ее ветками. Отаборившись, согрел
чаю, заварил парочку сухариков, похлебал и лег спать. Спал недолго,
беспокойно. Проснулся в поту и, лежа на животе, долго, с захлебом пил
студеную воду из Серебрянки.
Палило солнце. Амос озабоченно потянул носом. Запах гари едва был
слышен. Захотел было почесать Амос спину длинной рукой, да не достал самого
зудящего места и, прислонившись к дереву, поцарапался спиной о него. Затем
собрал мешок, сунул топоришко за пояс, поглядел из-под руки на солнце и на
всякий случай помахал двуперстием у груди.
- Благословясь. - И шагнул в густые заросли, как в душную баню,
пахнущую распаренными вениками.
Там и сям перепоясывали речку черные ремни отбушевавших пожаров.
Подлесок обуглился, вершины ольховника и черемушника были траурно темны.
Однако половина их еще жила - у комлей, возле воды топорщилась листва. Ни
шороха, ни писка, ни птичьей возни в лесу.
Мертво.
Лишь голос беззаботной Серебрянки звучал неугомонно, да одиноко, и
оттого совсем тоскливо ныли квелые от зноя комары. Зато слепней было много.
С лету, как пули, они ударялись в разопревшую шею Амоса.
- Ах, нечистая сила! На тебя и мору нет! - сквозь зубы ругаясь, шлепал
себя по шее Амос и швырял горсти битого гнуса в воду. Голос человека гулко
разносился по лесу, погруженному в нехорошую тишину, поэтому он и старался
говорить и меньше и как можно тише.
Будто осенью, с шорохом опадали листья. Ягодники в лесу посохли. Даже
смородинник в речке и тот опустил водолюбивые листья. Ягоды на нем почернели
раньше времени. Амос срывал мелкую смородину, давил ее языком и, думая о
чемто совсем другом, сокрушался:
- Вот напасть так напасть! Ягода и та зачичеревела! Этакой страсти не
упомню...
Часто попадались змеи. Амос сначала суеверно содрогался, а потом срубил
березку с наростом чаги и бил, как дубинкой, гадов, люто матюкаясь, точно
они, эти твари, были повинны в том бедствии, какое обрушилось на родной
край.
Далеко за полдень Амос неожиданно увидел сломленную рябинку. Прошел
было мимо, но какая-то догадка шевельнулась в голове, и он вернулся,
обследовал деревце. Вершинка его указывала в верховья речки. Прошел саженей
двести, опять сломленное деревце, и опять рябинка.
- А-а, Культя двупалая, твоя работа! - громко, точно встретив
попутчика, воскликнул Амос, утомленный тишиной и одиночеством.
Рябинка - деревце хрупкое, самое подходящее для того, чтобы сломить на
ходу. Своя метка, свой указатель - рябинки же всегда надламывал и отец
Фаефан Кондратьевич. Это Амос хорошо запомнил из разговоров. Он-таки сумел
многое на ус намотать из этих разговоров. Пусть следов человечьих здесь нет,
одни только рябинки, вроде бы ветром или зверем сломленные, а он твердо
знает: солонцы скоро!
Но до солонцов оказалось добраться не так-то просто. Серебрянка в устье
игривая, по-детски шалая, вроде бы заманивает, зовет картавеньким говорком
идти по галечному бережку или по еланям и кулигам, примкнувшим к ней. Но в
глубине тайги, сдавленная горами, речка пульсирует судорожно, как синяя
жилка. Булыжник, плитняк, ослизлый от сырого зеленого мха, сплошь завалил