"Евгений Астахов. Ботфорты капитана Штормштиля " - читать интересную книгу автора

Отец у Бобоськи был моряком. Он плавал на танкере. И однажды - это
случилось перед самой войной - не вернулся из рейса.
- Пожар на танкере произошел, - рассказывал Бобоська. - В Средиземном
море. А знаешь, что такое пожар в открытом море? Да еще на танкере. Взорвет
все, и только мазутное пятно на воде останется.
- И что, взорвался танкер?
- Нет, потушили. А отец умер от ожогов. Он в самом огне был и с ним еще
трое. Огонь сбили, а сами потом... В общем, от ожогов.
Бобоська долго молчал, глядел куда-то в сторону, прищурив темные глаза.
- А мать у меня фельдшерицей работала. Как война началась, пошла
медсестрой. Под Керчью была с десантом. В Севастополе тоже. И в Туапсе,
когда немец с гор нажимал. А потом, в конце войны, в Дунайской флотилии. Она
отчаянная у нас была. Через год, как война окончилась, моряк один приезжал к
тетке. Мичман. Орденов у него девять штук. Привез чемодан, вещи там разные
мамины. "От сестрички, - говорит, - от нашей, от Нюры осталось. Примите,
мамаша, на сохранение". В прошлом году еще раз приезжал. Мне форменку
подарил и ботинки новые. "Хорошая у тебя, - говорит, - мать была, пацан.
Геройской жизни человек..."
Тошка слушал Бобоську, и какие-то совсем непривычные, взрослые мысли
приходили ему в голову.
Война не докатилась до маленького поселка нефтяников, в котором он жил.
Только почтальоны да кинофильмы приносили в Нефтегорск вести о ней. И вдруг
сейчас, через три года после последней сводки Совинформбюро, Тошка снова
столкнулся с войной. Война смотрела на него суровыми Бобоськиными глазами.
Тошка вздохнул: "И почему это у него тетка такая? - подумал он. - Злая
и скандальная. С Турецкого базара не вылезает..."
Турецкий базар был для Тошки запретным местом. Ходить туда ему не
разрешали.
Вокруг базара, в кривых и узких переулках, теснились артельные
мастерские, склады, магазинчики, закусочные и кофейни.
Здесь с утра и до позднего вечера толкался крикливый, беспокойный
народ, пахло жареной рыбой, винными бочками, кожей и смолеными канатами.
Гремели деревянными молотками жестянщики, сердито шипели паяльные лампы,
взвизгивали ножовки, смеялись и спорили люди, и во всем этом гаме и шуме
скрипучим голосом пела шарманка:


Моряк, когда уйдет твои кеч[3]
В далекие края,
Ты не ищи там новых встреч,
Ты не ищи там новых встреч,
Не забывай меня...

На углу тесной и горбатой Трапезундской улицы, в полуподвале с
железными ставнями помещалась мастерская химической чистки и крашения.
Заведовал мастерской длинноносый человек с маленькими глазами. Звали его
Серапион. Никто в городе по-другому и не называл его, этого узкоплечего,
вертлявого красильщика с темными ладонями. И зимой и летом Серапион ходил в
желтом кожаном картузе и в высоких до колен, шнурованных ботинках.
Кроме него в мастерской работало два человека: помощник заведующего,