"Мигель Анхель Астуриас. Юный Владетель сокровищ " - читать интересную книгу автора

А был бы он там, с рыбаками, - он был бы и на галерейке и думал бы
только о стене, о подпорках, о крыше, о монетах, о старинной сбруе.
Больше нет ни бабочек, ни шествия. Какой-то муравей бежит по плитам.
Только он один все тут да тут. Чтобы тут быть, приходится жертвовать многими
другими, местами. Он провел ладонью по рубахе. Да, это он. Он - здесь, в
других местах его нет. Конечно, мыслью он может быть и здесь и там, где
угодно. Он тихо ушел с галерейки, чтобы в этой части дома думали, будто он
еще здесь.

IV

Глалаза у него серые, как пепел, как остывшая зола - зола, не угли,
опирается он на узловатый посох, ходит по птичникам, и призрачно-дымное
тельце раскачивается на кривых ножках. Маленький, тощенький, голова втянута
в плечи, уши торчат. Ах ты, какой старый! Он еле дышал, когда глухо бормотал
про утопленников:
- Вот осушить бы Нищенскую лужу, а там внизу кладбище, только без
крестов. Костяки отмытые, чистые, волосы зеленые, одни глазницы, глаз нету.
Туда их покидали, пиратов... Поймали и утопили...
Дрожащей рукой он срывал листочек, разминал, словно гусеницу, нюхал.
Иногда указывал посохом вверх, то на плод, то на облако в небе.
Старый какой! И не скажешь, что он еще есть на свете. Приходит в жизни
время, когда уже так не скажешь. Имени нет, возраста нет, все пропало
куда-то...
Мальчик глядел, как старик - трух да трух - идет, опираясь на посох.
Мимо не прошел, остановился. Улыбнулся беззубым ртом, лицо сморщилось.
- Как тебя зовут? - спросил он.
Когда старики видят детей, они всегда это спрашивают. Хотят знать имя.
А к чему? Можно бы "сыпок". Нет. "внучек".
Мальчик, всегда готовый назвать свое имя и фамилию, ответил сразу,
угодливо прибавив: "К вашим услугам".
Костистыми и хрящеватыми щипцами пальцев старик вынул платок из
пиджачного кармана. К платку прилип катышек белого меда. Он медленно его
отлепил, поднес к губам. И все глядел, глядел, держась за посох, втянув
голову в плечи, тощий, костлявый, осторожный.
- Медку не хочешь?
На двенадцать лиг в округе никто не говорил "ты". Нищенская лужа,
кладбище без крестов, галерейка заброшенного дома, монеты, пираты...
Глядя на старика, он проглатывал мысли и, как бывало прежде, взял его
за руку - не чтобы помочь, чтоб коснуться. Касаясь, он разгадывал, быть
может, тайну своего детства. Да нет, что могла передать пальцам старчески
хрупкая рука? Старик все держал платок, пропахший увядшими цветами, а к
концу прогулки присаживался па камень, на пень, на что угодно и засыпал,
хотя стояло утро; из-под утратившей форму фетровой шляпы свисали седые
пряди, щеки ходили ходуном, словно и во сне он со вкусом сосал свой катышек,
посох лежал между кривыми ногами, руки бессильно свисали.
Пробежавшись по лесу, мальчик заглядывал издали на галерейку, будто
стремился захватить врага врасплох. На сей раз он упал ничком - здесь был не
просто враг, здесь были злодеи - и пополз на локтях, на животе, на
коленях... Лес, поднимайся! Деревья, на приступ! Он овладел галерейкой,