"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

гимназии. Вот добьют остатки беляков, небось и парты сделают особые... по
советскому образцу... Мы с Витькой сами полезем.
Он поправил ремень и кивнул мне.
По спине у меня пробежали мурашки.
Черное январское небо смотрело ледяными искрами звезд, на площади за
железной решеткой сквера неподвижно застыли облепленные инеем акации:
казалось, они промерзли насквозь и от этого побелели. Под нашими ботинками
визжал, гудел утоптанный снег. Мы с Володькой скинули шинели и по
обледенелой водосточной трубе полезли на второй этаж. От недоедания и
малокровия голые пальцы мои сразу озябли. Я с трудом карабкался вверх за
Сосной, боясь глянуть на белую заснеженную землю, где осталось несколько
ребят, с напряжением следивших за нами. Неожиданно Володька оборвался и,
скатываясь вниз, обеими ногами стукнул меня по голове. Это помогло ему
удержаться, а я, растопырив руки, словно подбитая ворона, полетел на землю
и, по счастью, угодил в сугроб.
Отделался я испугом. Вновь взбираться по мерзлой трубе мне совсем не
хотелось, и я сделал вид, что сильно ушибся и не могу подняться.
- Чего с тобой, Авдеша? - спросили ребята.
- Голова... кружится.
Вместо меня в помощь Володьке послали другого парнишку. Они через
форточку залезли в класс, открыли внутреннюю дверь прямо к нам в интернат.
Когда по лестнице спустили парту, у меня тотчас перестала кружиться голова.
Всем нам было очень весело рубить парту и растапливать ею "буржуйку".
Я, как герой вечера, получил право подкладывать и, таким образом, сидеть
около огня. Засовывая в жерло печки одну из досок, я увидел сверху две
фигурные буквы, вырезанные перочинным ножом: "В.А". Я тихонько спросил у
Володьки:
- Чья это парта?
- Наша, - ответил он беспечно. - Я хотел было взять у других, да потом
раздумал: еще начнут разыскивать по гимназии. Мы ж с тобой сядем на
свободную, а если спросят, скажем, что кто-то упер в соседний класс.
Объяснение меня вполне удовлетворило.
Зима тянулась бесконечно, в марте еще вьюжило, валил мокрый липкий
снег. Как-то в оттепель я от нечего делать забрел в гимназию. Шел урок
французского языка. В классе отсырели потолки, учеников стало меньше, и они
сидели в пальто. Преподавательница, крест-накрест перевязанная шерстяным
платком, держа в муфте озябшие руки, прохаживалась перед доской. Голову ее
по-прежнему венчала тщательно уложенная прическа из блестящих
золотисто-белокурых волос, лицо осунулось, похудело, а глаза, казалось,
стали еще больше в рамке черных ресниц. Она остановила взгляд на мне:
- Вы, Авдеев, хоть азбуку усвоили?
Какое там азбуку! Я и марки перестал собирать, забыл, как айданы
выглядят: не на что было менять. Хлеба нам в интернате давали по четверти
фунта в день и то с перебоями.
- Я, мадам, буду держать переэкзаменовку. Конечно, я не пришел на
выпускные испытания.
Весной оперетка переехала куда-то на Украину; вместе с труппой
Новочеркасск покинули и Сосновские.
И когда в сентябре опять начались занятия, я пришел в третий класс и
сел за первую парту. Над входом в гимназию теперь висела новая вывеска с