"Владимир Авдеев. Протезист " - читать интересную книгу автора

похоронил отца.
Я вряд ли удивлюсь, если в один прекрасный миг умрет весь земной шар, и
потому, глядя из будущего на свою атональную реакцию на это сообщение, я не
мог бы сказать, что известие о кончине Сергея Петровича потрясло меня до
основания или что мне нечем стало дышать. Воздуха кругом было сколько
угодно - только открывай рот шире. Кроме того, аптечный запах все еще
преследовал меня. Но одно могу засвидетельствовать наверняка:
Многомесячная тишина так оглушила меня, что вот уже несколько часов,
находясь в пестрой мешанине звуков многомиллионного города, я не отвлекся до
сих пор еще ни на один характерный признак жизни цивилизации. Я был увлечен
состояниями безжеланности и вневременности. И только сейчас правильное
времятечение, обозначенное надсадным гулом автомобилей, островками
человеческой речи, параллельными биениями сотен каблуков, внятно вернулось
ко мне, приобщая к общественной жизни.
Пробка, не давшись штопору, искрошилась в прозрачную заводь марочного
вина.
Часы пробили половину чего-то на фоне общего ожившего хаоса.
- Собственно, он не умер, он покончил с собой.
Я придвинулся к другу, поражаясь всем своим существом тону, с каковым
Виктор оповестил меня об этом. Я слишком хорошо знал Сергея Петровича и не
мог постичь внутреннюю структуру мысли, покрываемую этими нехитрыми словами.
Покончить с собой могла абстрактная статистическая единица, либо выжившая из
ума, либо выжившая из воли, некий абсолютный ноумен отчаяния (...) Но отец
Виктора!
На мгновение я прислонился зачем-то к своему двуцветному будущему и
едва не уронил его, но мой друг уже продолжал:
- Ты знаешь, отец, следуя вкусам времени, воспитал меня в атеистической
манере, и, видимо, именно из-за этого я сам длительное время не воспринимал
его кончину как нечто материальное. В ночь перед его самоубийством меня
самого терзали никчемные финитные мысли, и когда я ложился спать, смысл уже
начисто испарился из моей жизни. Я гнал себя в сон, памятуя о том, что утро
вечера мудренее, но сон не награждал меня своим посещением. Однако
рациональность возобладала, и меня обволокли тяжелые сны, как вдруг был
разбужен сильными щелчками у изголовья. Я включил свет. Ничего не
обнаружилось. Вновь сомкнул очи, но ненадолго, потому что по всей квартире
еще много раз раздавались легкие щелчки и треск, словно кто-то ходил по
рассохшемуся паркету. Измаявшись вконец, я забылся очередным неудобным сном,
но только днем, посмотрев на картину, висящую у меня над постелью, нашел ее
перекошенной. Хотя, учитывая тяжелую резную дубовую раму, сделать это, даже
одной рукой, представляет значительный труд. А я точно помню, что не касался
ее несколько месяцев.
Виктор перевел дыхание, с каждым новым словом обретая уверенность,
которая придавала ему следы выживания в особом пространстве, что связывает
нас напрямую с конечностью бытия.
- Прости меня, Виктор, что начал разговор совершенно не так. Я ничего
не знал об этом. Прости еще раз за нелепый вопрос, но... Я хотел спросить,
отчего он...
И едва не дополнил: "Ведь он был совершенно нормальным человеком", - но
вовремя осекся. Что значит норма в вопросах манипулирования собственной
судьбой?