"Олег Авраменко. Воины преисподней (Цикл Карсидар #2)" - читать интересную книгу автора

чрезвычайно болезненно. В словах ходатая ему почудился намёк на второй этаж его
дворца... Да как он смеет?!
Василь Шугракович медленно встал. Ходатай отпрянул, смекнув, что сейчас
последует наказание. Сообразил это и палач, первым бросившийся к новой жертве.
Мысленно отметив его догадливость и расторопность, великий князь обратился к
трепещущему ходатаю хриплым от еле сдерживаемого гнева голосом:
- Так ты что же, решаешься просить за неуклюжего болвана, не сумевшего
ускользнуть от урусов? Хочешь, чтобы я взялся защитить его и тем самым
поссорился с королём Данилой?! Попался урусам, так пусть сидит в порубе хоть до
самой смерти! И ты у меня посидишь.
Поняв, что ему угрожает, ходатай дико закричал. Но палач и ещё трое
придворных навалились на несчастного и, едва дождавшись княжеского приказания:
"В темницу его", - схватили и выволокли из зала, чтобы запереть во втором этаже
дворца.
Да, урусский поруб - страшная штука. Максимум, на что хватало фантазии у
кипчаков прежде - это бросить связанного пленника в яму. Но в яме хоть небо над
головой видно, а в порубе лишь крохотное окошко, забитое железными прутьями, на
небо ни капли не похожее. Если там долго сидеть, то, пожалуй, можно сойти с
ума.
Зато в комнатах на втором этаже дворца Таврийского князя даже окон не
было! Урусы изобрели поруб, но не смогли додуматься до темницы, где не
различаешь времени, поскольку незаметна смена дня и ночи. А Василь Шугракович
додумался! И страшно гордился собственной находчивостью.
Полная темнота многократно усиливала эффект заключения, тем более что на
ночь дворец оставался совершенно пустым, и если запертый во втором этаже
начинал вдобавок кричать, ему делалось жутко вдвойне. Уже на следующий день он
готов был ползать на животе перед великим, грозным и ужасным князем и умолять
его о единственной милости: заменить заточение в тёмной комнате на любое
количество ударов палкой по пяткам. Что обыкновенно и было исполняемо, ибо
Василь Шугракович был не только строг и справедлив с подданными, но также
чрезмерно мягкосердечен. Нет, извергом его никак не назовёшь! А провинившийся
получал своё сполна и уползал с великокняжеского двора на четвереньках, славя
милосердие своего повелителя.
И этот остолоп как-нибудь выдержит в темнице до завтра. Ничего, ничего,
посидит взаперти как миленький, тогда образумится! А на следующий день получит
"сдачу". Вот так.
- Посидишь под замком и подумаешь обо всём, как следует, - назидательно
сказал Василь Шугракович и, не заботясь более о ходатае, которого уже волокли
вниз по лестнице, грозно спросил: - Ну что, есть у кого-нибудь ещё дела или
просьбы?
Естественно, никто не выразил желания обратиться к великому князю, который
был явно не в духе. Молчат! Боятся! Правильно, так и должно быть.
Довольный собой, Василь Шугракович позволил себе немного расслабиться,
сел, откинулся на спинку трона и только хотел отдать кое-какие распоряжения
насчёт коней, которых требовали урусы (у него уже вызрела неплохая идейка), как
вдруг со двора донёсся громкий стук копыт.
"Ага, погоня вернулась! Кипхатага нашли! - обрадовался Василь Шугракович.
- Зашевелились, лентяи. Как всыпать им хорошенько да пригрозить, так сразу же
всё получается".
Однако внешне он ничем не выказал своих истинных чувств; наоборот, сел