"Франсиско Аяла. Из жизни обезьян ("История макак" #1)" - читать интересную книгу автора

учитывать предысторию банкета. Как и следовало ожидать, решение Роберта
вызвало всеобщее бурное веселье, в котором, надежно огражденный высоким
служебным положением, особенно отличился главный инспектор администрации
Руис Абарка, начисто лишенный способности не просто удерживать себя от
буйных и оскорбительных выходок и подчиняться нормам - пусть даже не очень
строгим, ведь жили-то мы в колонии, - но, черт возьми, по крайней мере не
выходить за рамки элементарного приличия, к коему обязывал его занимаемый
пост. Даже напротив, чуждый всяческой деликатности, Абарка позволил себе
непростительную наглость завести и поддерживать потехи ради учтивый спор с
Робертом о том, кто кого должен был приглашать, и при этом искоса поглядывал
на публику, от души забавлявшуюся зрелищем, а также произносил фразы,
подобные следующей: "Что вы, дорогой друг Роберт! Мы сами должны благодарить
за внимание вас, а в особенности вашу супругу. Думаю, что от имени всех
собравшихся могу назвать донью Розу истинным даром небес, ниспосланным нам в
этой негостеприимной стране. Даже не знаю, как мы станем обходиться здесь
без нее. Вы, дорогой коллега, вне всякого сомнения, можете понять, насколько
нам будет недоставать вашей супруги". И далее подобные же двусмысленности,
которые управляющий перевозками выслушивал с видом уклончивым - не то с
тайным удовлетворением, не то с иронией, - иногда углублялся в свои мысли,
иногда, держа в руке стакан виски, вежливо возражал на несколько
преувеличенные любезности дорогого друга. Роберт тем не менее утверждал - и
мы едва сдерживали смех, - утверждал совершенно серьезно, и некоторые из нас
просто давились хохотом, что Абарка не прав, удовольствие от общения было
взаимным - и даже более того: он и его супруга извлекли из этого общения
гораздо большую пользу, нежели остальные; так что, пожалуйста, не надо
лишать его удовольствия, и давайте не будем больше спорить: прощальный ужин
он оплачивает сам... Тогда Руис Абарка притворился, будто весьма неохотно
сдает свои позиции и уступает. А Тоньито Асусена, со свойственной ему
назойливостью, вмешался в разговор, вставив какую-то шуточку, не имевшую,
впрочем, успеха: никто не обратил на диктора внимания, а сам Роберт
воззрился на Тоньито как на мерзкую жабу. Остальные же в душе ликовали,
заранее предвкушая обильные смачные комментарии и остроты по поводу
предстоящего зрелища. Тем не менее подозреваю, что некоторые, в ком
конформизм и покорность общественному мнению еще не загасили искру былого
благородства, ощутили стыд, а возможно, и внутренний протест против
издевательства, зашедшего слишком далеко. Что касается меня, я держался в
стороне (имея на то свои причины) и с удивлением спрашивал себя, каким
образом этот субъект, Роберт, о котором много можно было бы сказать, но
которого никак не назовешь ни дураком, ни блаженным, ухитряется не замечать
окружающей его атмосферы насмешливой почтительности. Странным казалось уже
то, что бедняга целый год ничего не подозревал. Недаром утверждают, будто
мужья обо всем узнают последними, хотя о себе могу сказать... слишком
увлеченный охотой за деньгами или же чересчур занятый собой - а был он
высокомерен до чрезвычайности, - Роберт не допускал и мысли, что кто-то
осмелится покуситься на его честь, осквернив святилище семейного очага, и уж
тем более не замечал всеобщего злорадства сейчас. Я смотрел на управляющего
перевозками, раскрыв рот от изумления. Он сидел с каменным лицом, и все же
иногда мне чудилось какое-то напряженное и жестокое выражение, а может,
грустное и насмешливое. Так или иначе, каменное лицо управляющего было
бледно. Хотя, возможно, это всего лишь фантазии стороннего наблюдателя.