"Василий Ажаев. Вагон (Роман) " - читать интересную книгу автора

в чем не виноват, меня посадили по чудовищному недоразумению. Я убежден: их,
Володю и Колю, тоже посадили по недоразумению. И меня, и Володю, и Колю - я
уверен! - должны освободить. Должны! И ничего, что мы далеко уехали от дома.
Мы доберемся до дому, лишь бы освободили. С самого края света найдем дорогу!
- Ждите дождичка в четверг! - смеется кто-то из соседей, невидимый в
полутьме. - Раз уж посадили, не выпустят. Вход сюда широкий, что ворота, а
выход маленький, с форточку.
- Но ведь мы не виноваты - и он, и я, и Колька.
- По-твоему, я или еще кто-то здесь виноват? Никто не виноват!
- Да как же так? - спрашиваю я. - Не может быть!..
- Ты, парень, с луны, видно, свалился. Не знаешь, что в стране
творится? Всех гребут подряд, вот как тебя.
- Ну, а зачем это? Кому нужно?
- Нужно, значит, кому-то. Люди нужны для стройки...
- Глупости говорит человек, верно? - я обращаюсь к Володе за
поддержкой.- Если люди нужны для стройки, зачем сажать их в тюрьму, они сами
поедут куда надо. Верно, Володя?
Володя молчит. И другие молчат. Потом невидимые соседи начинают гадать,
сколько кило-метров уже отстучал и отгудел поезд. Они гадают, куда нас
везут, где выгрузят. Если в Сибири, в Маринске - это значит,
сельскохозяйственные лагеря; если потащат на ДВК, то станем строите-лями.
- Наверно, я бестолково рассказываю. Надо бы сначала, а я сразу про
какие-то вагоны с решетками, арестанты куда-то едут.
- Как рассказывается, так и рассказывай. И, главное, не волнуйся, у
тебя руки дрожат. Ты пойми, твоя история была давным-давно, больше четверти
века назад.
- Я вернусь к началу. Так будет лучше.

Начало... Где оно, начало моей горестной истории? Жил-был в Москве на
Сретенке, в Суха-ревском переулке парнишка, работал на заводе и учился в
театральном институте. Хвастался, что все успевает: работать, учиться,
гулять с Машей. Каждый вечер ходили с ней на каток либо в театр (у Маши
тетка - билетерша), либо в кино, либо просто бродили по улицам, несмотря на
мороз. И, если бы не болезнь матери, все было бы хорошо. А заболела она как
раз в то время, когда отец уехал в командировку.
Вот и начало. Или уже конец? Не пойму.
Маме стало получше, и она отпустила меня на целый вечер. Тем более что
приехала мамина сестра и взяла на себя все домашние хлопоты. Мы с Машей
пошли на каток и бесконечно долго катались. Все наши ребята ходили на
Петровку: близко и удобно, самое лучшее место для свида-ний. Мы часами
носились по льду, взявшись за руки. Ни ноги, ни языки наши не уставали.
Гово-рили и говорили обо всем на свете. Либо стихи читали - и я, и Маша
любили стихи. И уходили с катка не потому, что надоело (нам никогда не
надоедало), и не потому, что не хватало больше сил (мы никогда не уставали),
потому, что гасли огни и обрывалась музыка, каток закрывался. И то мы еще не
сразу уходили, катались без огней и без музыки.
После катка начиналось наше хождение по кругу: Трубная - Сухаревский
переулок (там жил я) - Сретенка - Рождественский бульвар (там жила Маша). И
снова тот же маршрут. И снова, и снова. В этот раз у нас была особая причина
для долгого кружения: три дня оставалось до Нового года, мы все должны были