"Владимир Ажажа. Иная жизнь Москва 1998" - читать интересную книгу автора

все два часа не поднимает головы. "Спит, наверное,- подумал я.- Ведь слушает
меня уже четвертый раз". Ан, нет. Лекция кончилась. Виктор Петрович бодро
подходит и показывает листок, где он ставил крестики. По его словам, когда
они одобряли то, что я говорил, в зале мелькали голубые вспышки. Вспышка -
крестик, вспышка - крестик. Всего семнадцать. "Ну, хорошо,- говорю я.- Пусть
семнадцать. Так это много или мало? А потом, кто такие ОНИ?" В ответ
Кострыкин смеется и, меняя тему, говорит: "А завтра утром перед отлетом
покажу Вам красивое место, оно исцеляет и заряжает бодростью".

И было утро. И лучше бы меня не водили супруги Кострыкины на то озеро. Место
действительно выглядело красивым. Но это была какая-то мрачная красота.
Вокруг большого озера в лесопарковой зоне стояли густые деревья, многие из
них почему-то имели не зеленую, а желтую крону. А по воде плыли желтые
листья, как это бывает осенью. В одном месте вода, берег и заросли
расположились так, что на поверхности озера отражались две огромные темные
впадины - как глазницы черепа. Вспомнилась чья-то картина "Остров мертвых",
кажется, Чюрлениса или, может быть, Беклина. Неприятный эффект усиливался
туманом, поднимающимся с воды. Стало зябко и жутковато. "Что-то сегодня
здесь не так",- сказал Виктор Петрович, и мы двинулись к нему домой за моим
чемоданом.

Не успели войти, как супруга Кострыкина Тамара воскликнула: "Ой, они опять
были здесь!" В жилой комнате на верхней части трюмо явно проступал жирный
след от касания маленькой ладошкой. Чтобы оставить такой след, младенец
должен или встать на подставку или быть ангелом с крылышками. А в ванной
комнате потолок являл собой поле, усеянное темными следами младенческих
ножек. Мне стало не по себе.

И я, не спрашивая кто такие "они", стал быстро собираться. Попрощавшись и
поблагодарив за гостеприимство, я на автобусе поехал в аэропорт и
успокоился, только подлетая к Москве. И вот неожиданная встреча с
пришельцем. Она была безусловной реальностью, никаких сомнений на этот счет
у меня нет.

Я никогда не страдал психическими отклонениями или повышенной внушаемостью.
Более того, я не подвержен целенаправленному гипнозу и телевизионным
заклинаниям кудесников а ля Кашпировский. Оставшись в годы сталинщины без
отца, я мальчишкой ушел во время войны в моряки - сначала в спецшколу в
сибирском городе Тара, затем в подготовительное и высшее военно-морские
училища в послеблокадном Ленинграде. И всеми способами превращал себя из
интеллигентского сынка в мужчину: занимался лыжами, боксом, а затем и
подводным плаванием с аквалангом. Да и последующая моя жизнь
офицера-подводника была по большому счету ничем иным как психическим и
физическим закаливанием. Спал обычно без сновидений, духи и призраки мне не
являлись. В период встречи с гуманоидом я твердо стоял на позициях
диалектического материализма, хотя поток событий, в которые я окунулся,
исподволь уже размывал в моем сознании основу незыблемого, как казалось
тогда, и вечного учения.

Итак, я спокойно, даже, как мне кажется сейчас, как-то бездумно шагнул к