"Анатолий Азольский. Лопушок (Роман)" - читать интересную книгу автора

преподавателем, самые наисложнейшие разделы квантовой механики
он представлял студентам как бытовые происшествия в
гороховейской бане, к примеру. Так, объясняя суть
нестационарной теории возмущений, он вовремя вспомнил, что
случилось, когда в бане рухнула стена, отделявшая голых женщин
от голых же мужчин.
С некоторыми диковинными ошибками и описками мать
знакомила отца, протягивая ему тетрадку, не называя - в
педагогических целях - имен, чтоб не по годам резвый на
пакости сын фамилией не воспользовался, но сладостное желание
стать обладателем чужой тайны обостряет слух и зрение, автор
несусветного ляпа или развеселой нелепицы почти сразу
угадывается. Однажды стол пересекло - от матери к отцу -
раскрытое сочинение с красными вопросительными значками. Отец
полистал его, крякнул, вздохнул: "По количеству пота он
превзошел всех гениев, это ты отрицать не можешь..." Карандаш
матери, порхавший над очередным сочинением, застыл, мать
выпрямилась на стуле, выгнула спину, затекшую от сидения.
Сказала презрительно: "Не пботом надо бахвалиться, а умом, что
к поту приложен..." Отец возражал: "За ним - власть, власть
земли, вековой опыт земледельца". Карандаш вновь навис над
сочинением, мать завершила ею же начатый спор: "Подавляет он
всех..."
Не шевельнувшийся Андрюша понимал, однако, что речь шла о
будущем медалисте, о десятикласснике, которому прочили великий
и славный путь, о Ване Шишлбине, который рожден был
начальником, который мог стать и секретарем, и директором, и
председателем, и заведующим, кем угодно, но обязательно -
руководителем.
Неисповедимы пути, но познаваемы истоки... Человек,
ставший заместителем министра, Иван Васильевич Шишлин то есть,
учился в той же школе, что и будущий академик, орденоносец и
лауреат Андрей Николаевич Сургеев. Один и тот же звонок
отбрасывал крышки их парт, из одних и тех же уст слышали они
слова малограмотных и пылких учителей, безбожно перевиравших
отточенные формулировки учебников, одни и те же мальчишеские и
девчоночьи физиономии блуждали и мелькали перед глазами обоих.
В учительскую Ваня Шишлин заходил как в свою родную хату: был
председателем учкома, ученического комитета, вхож был и в
кабинет директора, в дом его тоже, девятиклассники еще
удостаивались его внимания, но существа классами ниже им не
замечались, да и не местный был он, из Починок, что в тридцати
километрах от Гороховея, там он закончил семилетку, там в
колхозе председательствовала его мать, туда он отправлялся
каждую субботу - зимой просился в сани, осенью и весной
цеплялся за борт грузовика. В городе снимал он угол, но большую
часть дня проводил в школе, надзирал за всеми, наставлял,
бывало, и молоденьких учительниц. Ни с кем в школе не сходясь,
он не мог не сблизиться с Андреем: сынок директора все же! И
сынка Ваня раскусил сразу, пакостника в нем учуял мгновенно, но