"Анатолий Азольский. Степан Сергеич (Роман)" - читать интересную книгу автора

важно ли быть самим собой?.. Выбор облегчен. Будь таким, как все, и тебе
станет хорошо, тебя не будут загонять в наряды. Люди живут по законам - что
здесь, в армии, что там, в Москве.
За три месяца Игумнова научили подчинению, он привык к нему, оно стало
условием бытия. Не мог лишь привыкнуть к терзавшему его голоду. Кормили не
то что плохо, а неприятной, грубой пищей. В Москве он как-то не задумывался
над смыслом и значением еды. Хочется есть - звонил Вальке из
квартиры-тушенки. Нет Вальки - еще лучше, можно пойти в ресторан.
Жесткая гимнастерка на исхудавшем теле да суп-концентрат в столовой -
вот оно, новое житье-бытье. Да раздумья о правде и праве. Как случилось, что
Мефодий Сорока может повелевать им? Почему нельзя сказать то, что рвется
наружу? Ответы приходили не сразу, выстраданные ночами дежурств и караулов,
километрами безжалостных маршей. Да, это так, это армия, когда-нибудь ее
распустят, но сейчас она необходима - для того чтобы везде исчезли армии.
Поэтому ее надо укреплять - армию страны, в которой ты родился, к которой
принадлежит твой отец Хороша была бы армия, допускающая невыполнение
приказа, эта армия не просуществовала бы и недели. Все, что вредит ей,
подавлено необходимостью. Но где же предел этой необходимости? Сорока
спрятал щетки и веники, заставил его крохотной тряпкой вылизывать ротную
уборную. Старшину наказали, но не выгнали же из армии.
Но и со старшиной Сорокой Игумнов примирился. Очень хорошо учился,
правильно вздергивал подбородок по команде "смирно". Лишь голод мучил его.
Мать тайком от отца отправляла ему посылки - каждую неделю. Посылки
торжественно открывались во взводе. На долю Игумнова доставались крошки от
печенья на дне ящика. Он боялся взять себе что-либо, боялся быть обвиненным
в жмотничестве: никогда не был мелочным и жадным, всегда всего было вдоволь.
На шестом месяце службы организм приспособился и к этому, тело окрепло,
мускулы затвердели, обрели гибкость и силу. Игумнов записался в
гимнастическую секцию.
Но это - уже позднее. Зимой же, в разгар недоедания, случился занятный
эпизод.

5

В середине января капитан Шелагин заступил на дежурство по училищу -
был выходной день. С обычным старанием осматривал он увольняющихся, обходил
ротные помещения, выслушивал рапорты дневальных и дежурных в батареях и
дивизионах, сгонял с коек приспнувших курсантов, брал пробы в столовой и
записывал, что завтрак (обед) приготовлен плохо.
Походив по училищу, Шелагин понял твердо и непреложно: где-то что-то
делается, не разрешенное им и другими офицерами. Быстро и осторожно начал он
высматривать все вокруг. Оставшиеся в училище курсанты вели себя как-то
странно. Казалось, имели какую-то тайну, перешептывались, довольно
посмеивались и с еле уловимой насмешкой встречали дежурного. Сурово сжав
губы, комбат возвратился в комнату дежурного офицера. Ускорил шаг и взбежал
на вышку, откуда просматривалась территория части. Так вот оно что!
Шелагин увидел с вышки, что в снегу протоптана дорожка к заброшенной,
назначенной к слому старой бане и по дорожке туда и обратно снуют курсанты.
Выходящие из баньки (над ней струился легкий дымок) шли медленно, довольно,
успокоенно. Направлявшиеся в баньку, наоборот, торопливо пересекали снежную