"Анатолий Азольский. Степан Сергеич (Роман)" - читать интересную книгу автора

гостинице военного коменданта, два-три телефонных разговора - и сын, живой,
и здоровый, с отпускным билетом в кармане входил к ней.
Встреча была безрадостной. Виталий позволил обнять себя, отстранил
мать, сел у окна, на нее не смотрел.
- Набоков предлагает перевести тебя в ЛАУ - ленинградское училище.
- Все равно...
Гостиница находилась в одном здании с комендатурой, окна номера
выходили на плац, где арестованные носили кирпичи, мели двор. И он недавно
тоже под винтовкой таскал здесь дрова, махал метлою. Скорей бы выпуск,
попросить у отца назначение в глушь, на Сахалин или Камчатку, это отцу
понравится; это он сделает. Послужить год или больше, обдумать жизнь.
Перевестись в Московский округ, поступить в академию. Все, кажется, просто,
а вдуматься - сплошной туман. Как сложится служба, с кем придется служить?
Надежда Александровна возобновила старые знакомства, умело обработала
окружное начальство. Шутя поговаривали, что жена Андрея Васильевича Игумнова
по пробивной силе равноценна артиллерии резерва главного командования.
Собрался консилиум. Удивленный оборотом событий, Виталий послушно подставлял
грудь и спину, его выслушивали и выстукивали. Много раз простужаясь на
пристани, Виталий подпортил себе легкие и ко времени консилиума чуть-чуть
прихварывал. Врачебная комиссия присоединила к этому нервное расстройство, и
росчерком пера командующего округом курсант Игумнов был уволен из рядов
Вооруженных Сил.
- Ты поправишься и поступишь, если захочешь, на третий курс училища...
этого или другого, там видно будет. Так, сынуля?
Он промямлил что-то в ответ... Защемило грустью, какая-то часть жизни
прожита, и, оказывается, напрасно. Уже началась летняя практика, в училище
пусто. Виталий побродил по коридорам, постоял у кабинета Шелагина. Ни
ненависти, ни радости, ни огорчения - только равнодушие и еще что-то
похожее на признательность. Он догадывался, что Степан Сергеич заложил в
него, сам того не понимая, свою страстность, научил его, не подозревая,
изворотливости и осторожности.
На стене - новинка, свежая русская пословица: "Крепка рука у советского
моряка". Виталий нащупал карандаш, хотел написать на плакате что-то озорное,
но настроение не то и взвод, с которым он так и не простился, уже в прошлом.
К отходу поезда подошла Катя, спотыкаясь под взглядами Надежды
Александровны, принесла в кулаке остатки курсантских стипендий Виталия.
Отдала незаметно деньги, робко протянула руку. Надежда Александровна
понимающе улыбнулась: благодарю вас, девушка.
- Твоя знакомая?
- Да.
Поезд набирал скорость, проплывали окраины. Надежда Александровна
продолжала улыбаться, посматривая на почему-то хмурого сына. Все людские
несчастья, верила она, происходят от козней "мужчин" или "женщин" и поэтому
мягко, по-дружески напомнила:
- В Москве много красивых девушек, сынуля.
- Отстань.
Мать обиделась, заговорила резко и быстро:
- Эти умники не могли ничего лучшего придумать, как определить у тебя
зачатки туберкулеза. С таким же успехом они нашли бы эпилепсию. Слава богу,
все позади. Поступишь осенью в институт, и... все пойдет нормально. Я давно