"Анатолий Азольский. Монахи (Роман)" - читать интересную книгу автора

связи. Ну а тот, кто назвался кузеном Ани, - фикция, да и нет его в живых.
Курить хотелось так, что ноздри учуяли сигарету где-то метрах в сорока,
и дымил, естественно, незадачливый наймит, уже свернувший в этот переулок,
потому что иной путь ему заказан. Вспугнутый собакой, попавший в память
хозяина овчарки, сдуру обнаруживший себя так и не убитому им "объекту", он
не пойдет по тропке в открытое поле, где его самого подстрелить - пара
пустяков. Он тоже понимает, что в переулке - его спасение, здесь
подозреваемых - по пальцам перечесть, и пуля не рискнет покидать длинный
ствол автоматического пистолета, который вполне может храниться у "объекта".
Он, закуривший, сейчас пройдет мимо, чтоб попасть на центральную просеку и
добраться до станции. Шаги его все ближе и ближе, походка такая, словно ноги
заплетаются, - очевидное плоскостопие, ступни вывернуты наружу, в руке
что-то тяжелое - сумка, конечно: израильский автомат "узи" весит немало.
Человек уже шел вдоль забора, приблизился к калитке, и тут Бузгалин его
окликнул:
- Дядь Федя, откуда?
Инвалид и пенсионер дядя Федя (участок ╣ 8 по тому же переулку) от
неожиданности выпустил из руки сумку, она шлепнулась, издав перестук
металла, отчего дядя Федя упал в панике на колени, сдавленно выругавшись
матом, который сменился восторженным воплем: показалась четвертинка водки,
уцелевшая при падении, не разбившаяся о железяки в сумке, то есть о гаечные
ключи, отвертки, тройники, сгоны и прочие принадлежности слесаря,
промышлявшего проводкою труб от колодцев до кухонь и внутри домов. Встав
наконец на ноги, он пустился в объяснения, и без того понятные Бузгалину. В
райцентр ездил он, за водочкой, но, чтоб вырваться из дому, обманув "бабу",
пришлось нагородить ей о халтуре у Микитича, жившего аж на самом краю
поселка; Микитичем можно оправдать и запашок, и четвертинку, якобы
поднесенную... Говорил дядя Федя так, что только истинно русский человек мог
понять его русскую речь: из-за обилия спотыканий на сдвоенных согласных
(инвалид шепелявил и гундосил сразу) и сглатывания глагольных окончаний даже
увенчанный лаврами зарубежный славист не понял бы ни слова, зато истинное
наслаждение испытывал Бузгалин, втягивая в себя комки шершавых слов, подобие
тех, что некогда долетали до него, как сквозь вату, когда он еще нежился в
утробе, внимая речам родителей...
Спасенная чуть ли не божественным волеизъявлением четвертинка
продемонстрировалась Бузгалину, ему же и предложено было отпить "чуток", но
тот отказался и продолжал смотреть на сумку с разводными и гаечными ключами.
В ней, конечно, не было ни короткоствольного автомата "узи", ни
длинноствольного пистолета, ни винтовки, естественно, с оптическим прицелом,
- не было и не могло быть, потому что дядю Федю вчистую освободили от армии,
оружия он не держал в руках отродясь, сильно отличаясь от Бузгалина, который
не только видел на экранах разные кольты и парабеллумы, но и лично стрелял
несколько раз из пистолета - годиков эдак двадцать или восемнадцать назад.
Сейчас бы тот пистолет, сейчас бы засадить в небо всю обойму - и на
радостях, и в гневе, потому что дядя Федя преподнес еще один сюрприз:
собрание, которое намечалось на завтра, уже состоялось! Сегодня, в полдень!
И все на нем решено в наихудшем, как уверял дядя Федя, виде: за подключение
семнадцати участков к магистрали рвачи из газовой конторы требовали с
каждого двести пятнадцать рублей! Более того, они обязали хозяев самим
прорыть траншеи для труб, глубина - не менее пятнадцати сантиметров и строго