"Анатолий Азольский. Монахи (Роман)" - читать интересную книгу автора

кобрами, кто напустил на него химеры? Кто вспугнул мозги? Уж не вагонная ли
студентка, пумой распластанная на нескрипнувшей ветке, готовая полететь вниз
и острыми клыками впиться в шею? Или так никогда не исчезавший из памяти
негр великанского роста, верзила, чья пудовая длань придавила к заснеженному
асфальту? За давностью лет уже не помнилось, в каком месяце это было, но,
это уж точно, зимой и не позже 1961 года, потому что по Вашингтону еще
ходили троллейбусы; накануне грянул снегопад, общественный транспорт замер,
раннее утро, на небе ни просвета, горят редкие фонари, восток столицы,
кварталы бедноты, дело простенькое - заложить в тайник донесение не бог
весть какой важности и срочности, таких закладок он уже навыполнял уйму, дом
и лестничная площадка определены, проходные дворы еще позавчера изучены,
условия мало чем отличались от обычных: трижды пройти по улице (туда, сюда и
обратно) и лишь затем нырнуть в подъезд. Холодновато, на голове вязаная
детская шапочка, чтоб нехитрым приемом этим сбавить годы и сантиметров на
пять уменьшить рост, ботинки теплые и прочные, прохожие редки, полицейских
не видать, знак безопасности выставлен, последний отрезок контрольного
маршрута - и можно нырять в темноту вонючего подъезда, не только можно, но и
надо: капсула с текстом уже в куртке, переложена из карманчика трусов. И
вдруг - приспичило, ужас как захотелось справить малую нужду, и не было уже
возможности забежать за угол. А рядом - полузанесенный снегом "фордик",
дрожащие от нетерпения пальцы расстегивают ширинку, моча радостно
изливается, истома наслаждения прокатывается по телу - и чья-то рука
опускается на плечо: "Что делаешь?" Он медленно повернул голову: полисмен,
негр, по рту жвачка. Машинально ответил: "Писаю, офицер!" Негр притянул его
к себе, глянул на то, чем занимается юнец в детской шапочке, и увидел бурую
скважину, проделанную струей мочи в снегу, не лежащим, однако, на "фордике".
И пошел дальше. Бузгалин метнулся в подъезд, сунул капсулу в углубление;
спустя час, достаточно попетляв, покинул обиталище нищих, вернулся в
гостиницу, день прошел как обычно, но через какое-то время почувствовал рези
в самом низу живота, и вспомнилось, что уже какой час мочевой пузырь не
опустошался, а вечер-то на исходе. И еще несколько часов мучений оттого, что
по неведомой причине заклинились какие-то клапаны мочетока. Чуть ли не теряя
сознание, пришел утром к урологу, на свет божий появился прибор, называемый
катетером, моча излилась, шутливый диагноз эскулапа домыслился: испуг в тот
момент, когда рука негра-полисмена легла на плечо. Думать стал, думать,
кое-что почитывать, а потом Анна, с ее теорией флоры и фауны человеческого
мозга, обучила искусству проникновения не только в чужие, но и в свои мысли,
и уже не казалось странным, что с того вашингтонского утра он невзлюбил
столицу США, как, впрочем, по иным, но близким к негру-полисмену поводам
Шайенн (штат Вайоминг), Уичито (штат Канзас) и еще несколько местечек на
бескрайних просторах страны, где, однако, процветали и ждали его другие,
более к нему благосклонные города, Чикаго, к примеру, или даже Уичито-Фолс,
поначалу постращавший его созвучием со зловредным городишком, но затем
ублаготворивший прекрасной вербовкой.
Рука нащупала ключ под ступенькой крыльца, рюкзак развязан, маленький
холодильник "Саратов" (последнее приобретение) принял в себя колбасу, сыр и
масло, к счастью, не растаявшее; надо бы соорудить что-нибудь вкусненькое
под коньячок, но неразгаданная тайна влечет, манит; домик закрыт, ключ
опускается в карман, и Бузгалин быстрым шагом вышел на центральную просеку,
чтоб повторить путь свой от электрички до магазинчика, а там уж дойти до