"Анатолий Азольский. Затяжной выстрел" - читать интересную книгу автора

еще не ушел из кают-компании. Более того, Олег был уверен, что адъютант
командира ждет его.
Он скатал миллиметровку, хотя зайти в каюту никто не мог. И вновь - от
носа к корме, к люку старшинской кают-компании. Прислушался. Свет горел, но
ни единого звука снизу. Повинуясь тишине, Олег и вниз нырнул бесшумно.
Спрашивать ему не пришлось.
Глубоко задумавшись, Орляинцев сидел за столом. Фуражка надвинута на
лоб, погоны навешены как бы враздрай: левый свисал назад, правый заваливался
вперед.
- Ты тогда в отпуске был... - Орляинцев говорил медленно, будто
выплывая из сна. - Совместное учение флота и Таврического военного округа.
Эскадра шла в базу, зная, что боевая готовность No 2 по флоту будет еще до
18 декабря и что увольнения отменены.
Все ясно. Следующий красный прямоугольник вырастал 20 декабря,
малюсенький короткий прямоугольник с малым числом нарушений. Матросы к 20
декабря перегорели.
Все совсем ясно. Олег шел к себе, отчетливо представляя чувства
матроса-середнячка. Нет у него наказания "месяц без берега" или "две очереди
без берега". Возможно, что ему вообще не объявляли взысканий перед строем.
Но за ним замечались кое-какие грешки: последним или предпоследним прибежал
на построение, чуть замешкался с докладом о готовности поста к бою, медленно
вставал по сигналу "подъем", во время приборки задержался в гальюне...
Мелочи, которые водятся за каждым. Но они-то, мелочи эти, дают право
старшине и командиру подразделения матроса не увольнять. А корабль пришел в
базу, до берега, благодатного южного берега, рукой подать. И берег
недосягаем. Матрос знает, что увольнение - мера поощрения, что на берег
ходят особо дисциплинированные воины. И матрос раздражен. Казалось бы,
наоборот: поход, учения, тревога за тревогой, прерывистый сон, вахты,
дежурства, волна заливает казематы, сыро, холодно, нога разбита в кровь при
последней тренировке, за бортом - унылое однообразие моря, - вот когда
можно вспылить, послать по матушке друга-кореша и старшину в придачу. Но
нет: ни ропота, ни просьб, приказания выполняются беспрекословно. Берег же
сразу разваливает психическую устойчивость. Берег рядом. Кто-то ведь будет
признан достойным увольнения, кто-то ведь попадет на Приморский бульвар. А
танцы на Корабельной стороне? А Матросский бульвар с эстрадою? А Водная
станция? А знакомство с девушкой? А телефонный разговор с домом? Это все для
достойных. Большинство матросов - недостойные. И матрос в увольнение не
записывается. Он знает, что получит отказ. Раз отказали, два отказали. Что
дальше? На праздник, по какому-либо другому поводу матрос увольняется-таки
на берег. И, зная, что следующего увольнения не видать ему полгода, матрос
пьет, буянит, скандалит. Наказания он не боится, оно для него не существует.
Выходит, что приказ о "мере поощрения" рождает массово - сотнями,
тысячами, целыми кораблями - матросов-нарушителей. Возможен и такой
вариант: матрос горд, матрос чрезвычайно самолюбив, есть такие матросы.
Отмеченный клеймом неувольнения, он мысленно прерывает все связи с берегом,
берег для него - абстракция. Такой матрос на берег не идет даже тогда,
когда его зовут в барказ. Психика его перестраивается, человек ищет
возмещения. И некоторые матросы впадают в книжный запой, глотая фантастику,
сказки, А есть такие, что ожесточились, лица у них каменные, и никому не
позволено заглянуть в глаза их. Они приучились молчать, они ушли в себя.