"Анатолий Азольский. Полковник Ростов" - читать интересную книгу автора

каких сапогах ехать, как встретиться с Ойгеном, а то, что в гостинице забыты
сапожные щетки и вакса, делает вояж событием историческим (полковник
расхохотался), как будто главное в нем - обувь; офицер вермахта (да еще
полковник!) не может появиться на улицах Берлина в грязных сапогах.
Тем более там, куда он поедет после сна в гостинице, - к той святой
женщине, подарок которой от самого Парижа возит он под задним сиденьем; и
едва он представил эту женщину - ноги стали сильными, прыгучими, здоровыми.
Туда, в Бамберг, к Нине! В Баварию, ближе к тому госпиталю в Мюнхене, куда
его доставили - с двумя посадками - на самолете из Карфагена. Он был в
полном сознании, но так и не понял, что безмолвный, в бинты закутанный
человек - тот самый подполковник, с которым он познакомился за неделю до
налета англичан и в тот день, 7 апреля, вместе с ним ехал к штабу 10-й
танковой дивизии, вдоль неровного строя застрявших в песках Т-III, лишенных
горючего, движения и воздушного прикрытия; подполковник на ходу умно,
решительно и весело давал экипажам очень дельные советы; чувствовалось:
подполковник здесь - любим и уважаем, - потому-то его, смертельно раненного,
и Ростова с ним заодно самолетом доставили в лучший госпиталь к лучшему
хирургу Германии, Зауербруху, и если правая нога Ростова особого лечения не
требовала, то дела подполковника обстояли куда хуже, он стал одноглазым и
одноруким, а на уцелевшей левой два пальца оттяпали еще там, в Тунисе.
Поначалу лежали в одной палате, Ростов по ночам вслушивался в скрип зубов
соседа, подполковник не облегчал свои страдания таблетками, стонами или
руганью, не перекладывал их на соседа и жену, однажды появившуюся. Ростова
уже перевели в другую палату, к подполковнику проскальзывала медсестра,
сидела у его койки, нашептывая молитвы, да Ростов наведывался, на костылях
стоял у изголовья, подолгу, пока сестра не кончала тихие очередные
благоуспокоения, поднималась и уступала место, вот тогда-то Ростов садился;
ни словом здесь не обмолвились с подполковником, которого звали Клаусом, но
так сблизились, так сошлись душевно, что научились понимать друг друга!
Соединил их и сплел воедино какой-то прибор за стеной, он - метрономом -
отстукивал еле слышно то звонкие, то глухие секунды, и стоило обоим начать
вслушиваться в ритм, как он, ритм, начинал втягивать их в себя, будто
связывал обоих единой кровеносной системой, и боли подполковника стал
вытягивать на себя Ростов, зубовный скрип замирал, подполковник погружался в
сон, Ростов медленно поднимался, уходил и однажды в коридоре столкнулся со
скромной и безмолвной женщиной, которую медсестра собиралась ввести в
палату; это и была Нина, жена подполковника, особая женщина, заменившая свою
красоту миловидностью, чтоб не блистать на людях, чтоб не тревожить их
желаниями, и единственное, что толкало мужчин к ней, было: робкое стремление
губами прикоснуться к тонкой, но не изнеженной руке... "Вы с ним
построже..." - попросила она Ростова, и тот постиг истинный смысл ее слов,
когда в больничном парке Клаус, благо ноги ему повиновались, вплотную
приблизился к Ростову и явственно произнес: "Этому ублюдку - ничего не
прощу!" Сперва подумалось: безрукий и одноглазый подполковник доберется до
пилота-англичанина и пристрелит его, но последующие угрозы более точно
указали, кто такой "ублюдок": Клаус в своих личных бедах и в бедах всей
Германии винил Адольфа Гитлера, ненависть и ярость могли, конечно,
объясняться неумолчными муками ран, Ростов уже наслушался проклятий в
госпиталях, куда попадал не раз, привычными стали неисполняемые угрозы
кого-то пристрелить, кому-то набить морду, какой-то бабе вспороть штыком