"Анатолий Азольский. Посторонний" - читать интересную книгу автора

просмотрел, навел нужные справки. Платили там недурно: обычный тираж - 200
тысяч экземпляров, а то и больше, причем массовым тиражом считались 50
тысяч, то есть гарантировался двойной гонорар. И в Политиздате печаталась
серия, не где-нибудь, что уже в некотором роде почетно. Выбор "пламенных"
большой, от социал-демократов до героев Гражданской войны, кого выберу - тот
и будет прославлен как пламенный борец за дело трудящихся всех стран и
народов, и повесть о нем станет примером для юноши, строящего коммунизм и
пока еще не знающего, брать жизнь с кого.
Политиздат широко раскрыл объятья, когда я предложил себя автором, да и
как не раскрыть: уважаемый член Союза писателей СССР, молод, полон сил, с
хорошим трудовым стажем. Договор был подписан, аванс получен и частично
истрачен в уюте "Наири".
Двадцать восемь лет стукнуло мне о ту пору, глянешь на меня со
стороны - и порадуешься: квартира есть, общество ценит, приняв в ряды
избранных (Союз писателей СССР), какую-то фигню придумал, чтоб ракета с
курса не сбивалась, дочь в надежных руках. Правда, только счастливые
случайности помогли мне соорудить более или менее сносное существование,
выручали меня и собственные дурости. Не единожды спасали они мне жизнь,
отводя, фигурально выражаясь, шагающую ногу от мины или отклоняя тело от
летящей пули. Однажды, за полгода до танца с Маргит, на факультетском вечере
познакомился я с удивительной девушкой; красота неземная, умна и скромна,
сокровище, охраняемое родителями, они и поджидали ее внизу, у раздевалки, я
набился в провожатые, вместе доехали до их дома, родителям я очень
понравился, они приглашали к себе, что почему-то не понравилось мне, и я
брякнул вдруг: "Не могу: образование и национальность не позволяют..." При
чем здесь образование, к чему национальность - ни девушка, ни родители не
поняли, я до сих пор ума не приложу, к чему вся эта галиматья, но после
недоуменного молчания мне пришлось торопливо распроститься, и больше я
девушку не встречал, но слышал: с ней и ее женихом произошла какая-то
невообразимо гнусная история.
С утра до вечера сидел я в Ленинке, обложенный книгами, принося домой
то немногое, что выдавали на руки в Исторической библиотеке; не мог я,
конечно, не воспользоваться тем, что держалось под замком в Институте
марксизма-ленинизма, поскольку заручился внушительным письмом, просьбою
Политиздата, содействовать мне в написании повести о человеке, именем
которого названа не одна улица в стране, два или три текстильных комбината,
железнодорожная станция и школа, где он, разумеется, не учился, но куда под
Первомай и в Ноябрьские свозят мальчишек и девчонок со всего района, чтоб
повязать их шеи красными галстуками. Прошение Политиздата долго изучал
Институт (пишу с большой буквы), две недели томил в неопределенности, пока
не выдал справку, издевательски гласящую: "К секретной работе не допущен".
Это меня-то не допустили, мозги свои вложившего в головку самонаведения
ракеты?! Возмущению моему не было предела, успокоил меня шепоток архивиста:
под секретами в Институте понимали некоторые фразы вождей да нюансы их
половых связей.
Итак, начало положено, в архивы я вхож. К сожалению, я никак не мог
проникнуться величественностью задачи, не улицы, комбинаты и школы блуждали
во мне, а румяные и голоногие девицы да, стыдно признаться, столик в
"Арагви", покрытая декоративной пылью бутылка дорогого вина и фрукты. По
детской привычке все читать с конца - в газете, к примеру, сразу заглядывал