"Семен Бабаевский. Родимый край" - читать интересную книгу автора

В семье Маслюковых дивились тому, что Семен всегда мыл руки перед тем,
как сесть к столу. Ел или пил молоко не так быстро и не так жадно, как это
делали его братья Ульян и Андрей. Мать раздобыла у соседки ржавую вилку,
почистила ее о кирпичину, вытерла тряпкой и клала на стол перед Семеном.
Улыбался Семен, ласково поглядывал на мать, понимал, зачем она это делала, а
к вилке не притрагивался. Мясо брал ложкой или руками, как все...
Однажды сказал:
- Мамо, а вы купите вилки всем... Вилкой есть удобней.
- Ты же знаешь, Сеня, непривычные мы к вилкам. - Мать улыбнулась. - Мы
привычны к тем вилкам, какими сено мечут...
С родителями Семен был ласков, разговаривал с ними часто и охотно, и в
голубых его глазах всегда теплилась улыбка. Как-то обнял мать и поцеловал
ее, чего, разумеется, никто из ее сыновей никогда не делал. Фекла даже
прослезилась.
Ночью, прикрывая одеялом костлявую, пахнущую кузнечным дымом спину
мужа, сказала:
- Чуешь, Афанасий... а меня Сеня поцеловал.
- Чего ради?
- Так, без ничего... как мать... - Глубоко вздохнула. - Э-э-э! Что
означает, Афоня, жизнюшка городская, как она человека перекраивает. Совсем
же мало наш Семен пожил в городе, а погляди на него, какой изделался
ласковый да с людьми обходительный. Родную мать целует...
- Верно, я тоже замечаю, что поумнел наш парень, малость пообтерся
средь городских, - согласился Афанасий Лукич. - Как тот чурбан. Обтеши его
хорошенько, обстругай, походи возле него с рашпилем да с наждаком, и уже
нету чурбана, а есть предмет... Такого, мать, в кузню и калачом не заманишь.
- И зачем ему твоя кузня? Не всем же ковать железо! - говорила мать. -
Дажеть не верится, что Сеня - моя кровушка. Помню, на свет появился такой
же, как все малютки, а зараз погляди на него, какой стал...
- И не удивляйся, мать, - рассудительно отвечал Афанасий Лукич. - Все
детишки рождаются одинаковыми, и ни на одном из них, шут их побери, не
написано, что из него со временем произрастет: полезный злак или бурьян
бурьяном. Вырастет то дите, тронется, поплывет по жизни-океану, покидает
жизнюшка из стороны в сторону, как зернину в решете, и вот после зтого из
него выходит либо человек, либо хамлюга... Так что наша кровушка, мать, тут
еще не самое заглавное.
- И не скажи, - не соглашалась Фекла. - А приветливость у Сени, а
улыбчивость откуда? От меня... Ты же знаешь, какая я была в молодости
развеселая... Или чуприна черная а глаза голубые, небо, да и только. Чья
чуприна? Чьи глаза? Мои!
- Ну, ладно, ладно, пусть будут твои... Спи.
В отцовскую кузню Семен заходил часто. Нравились и звон наковальни, и
запах курного угля, и тяжкое посапывание меха. Афанасий Лукич стоял у
верстака, нарезал в гайке резьбу. Радовался старик, что вот наконец и
собрались в кузне все его сыновья. У горна находился старший, Ульян.
Кожаный, побитый искрами фартук облегал его плотную, коренастую фигуру.
Сильные, поросшие курчавой шерстью руки были оголены выше локтей. Угольное
пламя озаряло худое скуластое лицо, строгие глаза. Осенью Ульян женился на
трак-товской девушке Вере и еще никак не мог привыкнуть к своему женатому
положению. По этой причине был излишне мрачен, задумчив, хотел казаться