"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора Разбиваешься на две команды, одна загадывает слово, выбирает ведущего из
другой команды и говорит ему это слово на ухо. А он должен жестами, не произнося ни звука, объяснить его своей команде, чтобы она его угадала. Самое западло загадать что-нибудь типа <индустриализации>. В <бегемота> мы играли на протяжении двух недель. За исключением тех дней, когда приводили новенького. Их никогда не прессовали, принимали с распростертыми объятиями. Новенький - всегда развлечение. Кто, откуда, где служил, кому земляк, кого знаешь, что пил, как нажирался, где нажирался, кто родители, чем занимаешься по жизни. Новая струя в разговорах, которых хватало еще на день. Потом опять - <бегемот>. Интересное, наверное, было зрелище. Пятеро придурков молча сидят в камере, кривляются друг перед другом и периодически ржут вполголоса. Если хочешь в туалет, твои проблемы. В соседней камере парень маялся поносом. Терпел-терпел, стучал-стучал, просил-просил, потом взял да и облегчился в плевательницу - обычную миску, в каждой камере такая. Вентиляции никакой. Вонь невыносимая. Караульные забегали, вытолкали его с миской в сортир, дали тряпку. Принесли хлорку, воду. Но газовую камеру все ж таки не устроили, кажется. Вроде бы просто продезинфицировали. Потому что хлоркой воняло хоть и сильно, но не до обмороков - а в таком замкнутом пространстве это почувствовали бы все. Так, кашляли, но глаза не вываливались. Потом обед, самое главное время в жизни арестанта. Ты слышишь лязганье бачков, открывающиеся кормушки, звон передаваемых мисок. По запаху пытаешься определить, что на сегодня. Пока тележка со жратвой доходила до нашей камеры, расположенной в самом конце первого крыла П-образного коридора, около сортира (тоже привилегия, кстати - на добегание уходит меньше времени, какие-то секунды, Начинает сводить желудок. Краем глаза пытаешься выглянуть в глазок - не видно ли уголка тележки. Видно! Еще две камеры - и мы. Все рассаживаются, как послушные девочки, старший камеры на низком старте - еду в кормушке получает он один и раздает остальным. Все должно делаться также пулей, моментально, не задерживаясь ни на секунду. Потом жуешь, медленно, вдумчиво, слушая, как тележка, повернув за угол, начала путь в обратную сторону по второму крылу коридора. Все это занимает примерно часа полтора. Сильнее, чем обедом, время на губе не убивается ничем. После обеда день начинает тянуться в обратном порядке. Малое свободное время - вторая жопа, часа три. Спать после жратвы хочется совсем уж невыносимо. Просто невозможно. Сна все-таки не хватало, за семь часов не высыпались, и это реально было мучением. Нельзя даже прикрыть глаза. Заметят, что клюешь носом, пусть даже и сидя руки по швам, - залет. А тем более если положил голову на локти. Это время надо как-то перемочь, рецептов от него никаких нет. Оно практически не тянется. Стоит, как кисель. Во всем теле приторно до тошноты, башка пудовая, приторность заполняет рот, глаза красные, жарко, липко, душно: Ужин. Вечерняя поверка и вечерний шмон. - Бабченко! - Аркадий Аркадьевич! Старший сержант. Десять суток! - Лицом к стене! Вечерний туалет (здесь, правда, времени уже давалось побольше, чтобы сходить на дальняк) и - отбой. Отбой - это рай. Начкар отпирает нары еще при вечернем шмоне, но опускать их |
|
|