"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора

Разбиваешься на две команды, одна загадывает слово, выбирает ведущего из
другой команды и говорит ему это слово на ухо. А он должен жестами, не произнося
ни звука, объяснить его своей команде, чтобы она его угадала. Самое западло
загадать что-нибудь типа <индустриализации>.
В <бегемота> мы играли на протяжении двух недель. За исключением тех дней,
когда приводили новенького. Их никогда не прессовали, принимали с распростертыми
объятиями. Новенький - всегда развлечение. Кто, откуда, где служил, кому земляк,
кого знаешь, что пил, как нажирался, где нажирался, кто родители, чем
занимаешься по жизни. Новая струя в разговорах, которых хватало еще на день.
Потом опять - <бегемот>.
Интересное, наверное, было зрелище. Пятеро придурков молча сидят в камере,
кривляются друг перед другом и периодически ржут вполголоса.
Если хочешь в туалет, твои проблемы. В соседней камере парень маялся
поносом. Терпел-терпел, стучал-стучал, просил-просил, потом взял да и облегчился
в плевательницу - обычную миску, в каждой камере такая.
Вентиляции никакой. Вонь невыносимая. Караульные забегали, вытолкали его с
миской в сортир, дали тряпку. Принесли хлорку, воду. Но газовую камеру все ж
таки не устроили, кажется. Вроде бы просто продезинфицировали. Потому что
хлоркой воняло хоть и сильно, но не до обмороков - а в таком замкнутом
пространстве это почувствовали бы все. Так, кашляли, но глаза не вываливались.
Потом обед, самое главное время в жизни арестанта. Ты слышишь лязганье
бачков, открывающиеся кормушки, звон передаваемых мисок. По запаху пытаешься
определить, что на сегодня. Пока тележка со жратвой доходила до нашей камеры,
расположенной в самом конце первого крыла П-образного коридора, около сортира
(тоже привилегия, кстати - на добегание уходит меньше времени, какие-то секунды,
но их можно посвятить себе) - час сидишь и слушаешь, как раздают еду. Нюхаешь.
Начинает сводить желудок. Краем глаза пытаешься выглянуть в глазок - не
видно ли уголка тележки. Видно! Еще две камеры - и мы. Все рассаживаются, как
послушные девочки, старший камеры на низком старте - еду в кормушке получает он
один и раздает остальным. Все должно делаться также пулей, моментально, не
задерживаясь ни на секунду.
Потом жуешь, медленно, вдумчиво, слушая, как тележка, повернув за угол,
начала путь в обратную сторону по второму крылу коридора.
Все это занимает примерно часа полтора. Сильнее, чем обедом, время на губе
не убивается ничем.
После обеда день начинает тянуться в обратном порядке. Малое свободное время
- вторая жопа, часа три. Спать после жратвы хочется совсем уж невыносимо. Просто
невозможно. Сна все-таки не хватало, за семь часов не высыпались, и это реально
было мучением. Нельзя даже прикрыть глаза. Заметят, что клюешь носом, пусть даже
и сидя руки по швам, - залет. А тем более если положил голову на локти. Это
время надо как-то перемочь, рецептов от него никаких нет. Оно практически не
тянется. Стоит, как кисель. Во всем теле приторно до тошноты, башка пудовая,
приторность заполняет рот, глаза красные, жарко, липко, душно:
Ужин. Вечерняя поверка и вечерний шмон.
- Бабченко!
- Аркадий Аркадьевич! Старший сержант. Десять суток!
- Лицом к стене!
Вечерний туалет (здесь, правда, времени уже давалось побольше, чтобы сходить
на дальняк) и - отбой.
Отбой - это рай. Начкар отпирает нары еще при вечернем шмоне, но опускать их