"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу авторамоей армии она из цветущей женщины превратилась в старуху с перекошенным ртом.
Кажется, к тому моменту она уже похоронила меня, говорила со мной отрешенно, отвечала невпопад. Она дважды ездила за мной в Чечню и все видела своими глазами. Для нее я остался там, на тех блокпостах, где она ночевала. Вернулся, как на кладбище. Из всей семьи - одни фотографии. Б:, у меня даже собака сдохла. Я был фактически один, да и то не целиком, с кастрированной душой. Война отобрала у меня не только мою личность, она не просто изменила меня, стерев того восемнадцатилетнего романтика с длинными волосами, она отобрала всю мою жизнь полностью. Все, кто ее наполнял, умерли или почти умерли. А из нас с мамой вряд ли можно было собрать даже одного полноценного человека. Из всего многообразия человеческой души у нас с ней осталось по той ее половине, которая ни во что не верит, ничего не хочет и ни на что не надеется. Одинаковые полчеловека на двоих. Какая же все-таки сука этот следователь. В штабе кричали. <Что ж вы, сволочи, сами-то не служите! Зачем мальчишек гоните!> - <Но он же сам подписал, - оправдывался подпол. - Вот: согласен служить в любой точке России>. - <Да что ж вы за люди! Он же отслужил уже свое! У него отец умер! Мать больна! Он единственный кормилец в семье!> Мама плакала. Она была совсем черной. Я помню ее в тот момент. Она вроде бы тоже начала верить, что сын выбрался, - и на тебе. Любая точка России. Получите и распишитесь. Мне было уже все равно. Выход, казавшийся одним из возможных, закрылся. Все возвращалось на круги своя. Из этого водоворота обратного пути не было. Если ты мальчиков с деньгами. Жалко только всех этих лишних мытарств - лучше бы сразу прибили, не тянули жилу, не распинали на дыбе. Да, эти люди просто выполняли свою работу. Не они начали войну, и не они создали такую армию. Они были частью системы, а система требовала гнать пацанье на убой. И они выполняли свой долг - гнали. Но гнали так по-подлому. Подставой. Обманом. Липовыми справками. Липовыми бумажками. Но не прямо, не в открытую. К людям здесь всегда относились как к мясу. На хрена сразу не отпустили? Когда я хотел, когда еще была возможность вернуть своих, не разрушать непрерывность жизни? На хрена сажали, вешали клеймо, заводили дело? Чтобы отправить уже не по своему желанию, а как штрафника, искупать кровью? Когда все просрано, разрушено, проиграно? В никуда, где моих не осталось ни одного? Все мои теперь стеклись сюда, в дизелятник. Два раза я туда уже ездил. Сам. Добровольно. Ехать в третий раз, когда конец очевиден, мне совсем не хотелось. В августе, сидя со старшиной на взлетке и ожидая борта, я готов был умереть. Теперь я умирать не хотел. Возвращаться же просто в концлагерь в Моздоке, чтобы повыбивали последние зубы, особого желания тоже не было. С меня как-то хватит. На этом дизелятнике я провел три месяца. За это время меня трижды пытались отправить обратно. Все три раза втихую. |
|
|