"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора

моей армии она из цветущей женщины превратилась в старуху с перекошенным ртом.
Кажется, к тому моменту она уже похоронила меня, говорила со мной отрешенно,
отвечала невпопад. Она дважды ездила за мной в Чечню и все видела своими
глазами. Для нее я остался там, на тех блокпостах, где она ночевала.
Вернулся, как на кладбище. Из всей семьи - одни фотографии.
Б:, у меня даже собака сдохла.
Я был фактически один, да и то не целиком, с кастрированной душой.
Война отобрала у меня не только мою личность, она не просто изменила меня,
стерев того восемнадцатилетнего романтика с длинными волосами, она отобрала всю
мою жизнь полностью. Все, кто ее наполнял, умерли или почти умерли.
А из нас с мамой вряд ли можно было собрать даже одного полноценного
человека. Из всего многообразия человеческой души у нас с ней осталось по той ее
половине, которая ни во что не верит, ничего не хочет и ни на что не надеется.
Одинаковые полчеловека на двоих.
Какая же все-таки сука этот следователь.
В штабе кричали. <Что ж вы, сволочи, сами-то не служите! Зачем мальчишек
гоните!> - <Но он же сам подписал, - оправдывался подпол.
- Вот: согласен служить в любой точке России>. - <Да что ж вы за люди! Он же
отслужил уже свое! У него отец умер! Мать больна! Он единственный кормилец в
семье!>
Мама плакала. Она была совсем черной. Я помню ее в тот момент. Она вроде бы
тоже начала верить, что сын выбрался, - и на тебе. Любая точка России. Получите
и распишитесь.
Мне было уже все равно. Выход, казавшийся одним из возможных, закрылся. Все
возвращалось на круги своя. Из этого водоворота обратного пути не было. Если ты
в него попал, тебя обязательно додавливали. Не додавливали лишь красивых
мальчиков с деньгами.
Жалко только всех этих лишних мытарств - лучше бы сразу прибили, не тянули
жилу, не распинали на дыбе.
Да, эти люди просто выполняли свою работу. Не они начали войну, и не они
создали такую армию. Они были частью системы, а система требовала гнать пацанье
на убой. И они выполняли свой долг - гнали.
Но гнали так по-подлому. Подставой. Обманом. Липовыми справками.
Липовыми бумажками. Но не прямо, не в открытую. К людям здесь всегда
относились как к мясу.
На хрена сразу не отпустили? Когда я хотел, когда еще была возможность
вернуть своих, не разрушать непрерывность жизни? На хрена сажали, вешали клеймо,
заводили дело? Чтобы отправить уже не по своему желанию, а как штрафника,
искупать кровью? Когда все просрано, разрушено, проиграно? В никуда, где моих не
осталось ни одного?
Все мои теперь стеклись сюда, в дизелятник.
Два раза я туда уже ездил. Сам. Добровольно. Ехать в третий раз, когда конец
очевиден, мне совсем не хотелось.
В августе, сидя со старшиной на взлетке и ожидая борта, я готов был умереть.
Теперь я умирать не хотел.
Возвращаться же просто в концлагерь в Моздоке, чтобы повыбивали последние
зубы, особого желания тоже не было.
С меня как-то хватит.
На этом дизелятнике я провел три месяца. За это время меня трижды пытались
отправить обратно. Все три раза втихую.