"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора

Максимум 400 километров от дома.
Нас собрали около штаба, несколько человек, и велели ждать сопровождающего.
Уже наступила осень, шли дожди, было холодно.
Команду - место нашей новой службы - нам не сказали.
В этот день ко мне приехали мама с бабушкой. Видимо, что-то почувствовали.
Родителей довольно часто пропускали в казарму: документы передать, справки,
запросы, поговорить с начальством или еще что. Следствие вели в основном они.
Если хочешь добыть справку о том, что твой сын не дезертир, - езжай сам в Чечню
и добывай ее. Прокуратура этим попросту не занималась. И родители ездили.
Они зашли в кабинет к подполу, и там выяснилось, что меня отправляют обратно
в Чечню.
Та бумага, которую в камере подсунул следователь: <Пиши-пиши, тебе же лучше
будет> - и которую я подписал - он же обещал помочь! - приняла совсем другой
оборот. <Любая точка России> оказалась совсем не Камчаткой и не Забайкальем, как
мне, наивному, думалось. Она означала Чечню. Только Чечню. И ничего, кроме
Чечни.
Правило несостоявшейся казни здесь не действует.
Напрасно ты, батя, помер. Все равно меня додавят.
Состояние человека постоянно меняется. За жизнь через наше тело проходит
несколько личностей, и в разные периоды времени мы совершенно разные.
Чтобы выжить, надо быть хорошим солдатом. Чтобы быть хорошим солдатом, к
своей жизни и смерти надо относиться одинаково, - одинаково безразлично. Когда
доходишь до точки, когда становится наплевать - более того, ты понимаешь, что,
скорее всего, погибнешь, потому что все, что у тебя есть внутри, - это ненависть
и желание рвать всех подряд - и ты хочешь именно рвать и рубить, а стало быть,
принимаешь смерть как единственный оставшийся из вариантов, вопрос лишь времени,
- только тогда ты становишься хорошим солдатом. Но, как это ни парадоксально,
готовность к смерти повышает шансы на жизнь. Мне сложно описать эту взаимосвязь.
Метафизика.
Отец умер, когда я начал становиться хорошим солдатом. Там, на войне, у меня
не было другого выхода, я понял эту единственную возможность и принял ее.
Но теперь все изменилось. За время, проведенное мной под следствием, Чечня
закончилась. Уже был подписан Хасавюрт. Уже почти вывели войска. Война была
проиграна.
От моей роты в Моздоке не осталось никого. Минаев, ротный, спился
окончательно. Старшина, старший прапорщик Савченко, был переведен в пехоту и
отправлен в Грозный. Я должен был ехать с ним. Ширяев, Якунин и Рыжий сбежали и
ограбили мою квартиру. За Тренчиком приехала мама, он ушел в увольнение и больше
не вернулся - перевелся во Владикавказ. Антон Ведерников уволился. Снегур
прижился в госпитале и возвращаться не собирался даже под угрозой расстрела.
Нигматуллин и второй, я забыл, как его звали, постоянно ошивались на
Большаке. Фикса, Толик и Димас - наши дембеля - заключили контракт.
Зюзик и Осипов уехали в Чечню, и что с ними, я не знал.
Все. Роты больше не было.
Возвращаться некуда.
Но главное, изменился и я сам. За это время я потерял и семью. Умер отец.
Умерла бабушка - его мама. Сына она пережила всего месяца на полтора. Вторая
бабушка, торгуя шоколадками по электричкам, заработала инсульт и лежала
парализованная. Теперь ко мне на свиданки приезжала только мама, но это была не
моя мама - какая-то скорбная тень, полчеловека с опустошенными глазами. За год