"Аркадий Бабченко. Дизелятник " - читать интересную книгу автора

восьмидесяти.
В этом полку находится и рота почетного караула. РПК. Когда вы смотрите по
телевизору, как в аэропорту президентов разных стран встречают красивые солдаты,
стоящие по бокам красной ковровой дорожки, - в идеально подогнанной форме, с
аксельбантами, в блестящих сапогах из мягкой яловой кожи стоимостью четыреста
долларов пара, белых перчатках и с лихо задранными подбородками, - знайте, что в
одной казарме с этими солдатами живут и дизеля.
РПК называли слонами. Мы дизелятник, они - слонятник. Потому что по шесть
часов в день они топали на плацу. Вся их военная подготовка заключалась в
шагистике. Маршировали, упражнялись с карабином, тянули ногу. Удар стопы об
асфальт должен быть четким, звонким, громким. Всей подошвой. Всей ротой.
Одномоментно. Пятьдесят минут топота, потом десять минут растяжки. И снова
топот. Как правило, к концу службы у всех расшатаны колени.
Тренировки почетного караула были балетом. То, что они вытворяли со своими
карабинами, - искусство. Украшение любого парада. Очень красиво.
А в это время в сортире второго этажа курили мы и смотрели на них через
окно. Мы не завидовали. Не мечтали туда попасть. Это было невозможно. Дизелятник
и слонятник существовали в одной казарме, но в параллельных мирах. Они почему-то
сошлись в этой точке времени и пространства, но не пересекались совершенно и
никакого влияния друг на друга не оказывали. Перехода из одного мира в другой не
существовало. Слишком разные жизни. Слишком разные судьбы. У них - белые
перчатки, президенты и почетный караул у Вечного огня. У нас - вши, окопы,
голодуха, оторванные пальцы, контузии, тюрьма. Вши не перевелись даже здесь, в
Москве, - подаренный мне одноклассником шерстяной свитер пришлось выкинуть,
вывести гнид из него не было никакой возможности.
Мы для них были наглядным пособием - я знаю, офицеры говорили: будете плохо
служить, отправим в Чечню. Ваше наказание вон, за окном, курит в сортире второго
этажа. Это не просто угроза, это реальность. У нас в учебке одного сержанта
отправили на войну за то, что он пропил овчинный тулуп. И они служили. Тянули
ногу как надо.
Кем они были для нас, не знаю. Марсианами, наверное.
В полку мы были вроде как сами по себе. Армии не принадлежали.
Служить не служили, просто ждали решения своей судьбы. Вместо формы какие-то
разномастные тряпки - кто в чем приехал. Парадка, х/б, камуфляж, афганка,
бушлаты, шинели, ботинки, берцы, сапоги, кроссовки. Кто-то с медалями. Кто-то с
нашивками за ранения. Кто-то без медалей, без нашивок и без пальцев. Строем не
ходили - после войны и перед тюрьмой заставить нас маршировать было невозможно.
Всем на все плевать. Все равно выход один, так чего лишний раз прогибаться?
Когда мы шли в столовую, то офицеры хватались руками за голову - стадо.
Командовал дизелятником полковник Зимин - кругленький жизнерадостный Винни
Пух, любивший трепать солдат по щеке. Он все время был в отличном расположении
духа, всегда шутил, громко говорил. Повторял, что все будет хорошо. К солдатам
был доброжелателен. При каждой возможности разрешал свиданки и увольнения. Но в
казарме он появлялся редко и был далек от наших проблем. У меня всегда было
ощущение, что он вот-вот удивится: <Как? Неужели вы были в Чечне? А что, у нас
там война? Вот те раз: Ну-ну, все будет хорошо. Так почему же вы, говорите,
сбежали?>
Поэтому рулил всем на дизелятнике подпол - я забыл его фамилию. А лицо помню
хорошо. О нем у меня остались неприятные воспоминания.
Распределением солдат заведовал именно он. Решал, кого в Чечню, кого нет. За