"Исаак Эммануилович Бабель. Конармия " - читать интересную книгу автора

патроны, которые не подходили к винтовкам. Затею пришлось оставить, и
подлинное это народное ополчение распустили по домам.
Теперь обратимся к лешнювским боям. Пешка окопалась в трех верстах от
местечка. Впереди их фронта расхаживал сутулый юноша в очках. Сбоку у него
волочилась сабля. Он передвигался вприпрыжку, с недовольным видом, как будто
ему жали сапоги. Этот мужицкий атаман, выбранный ими и любимый, был еврей,
подслеповатый еврейский юноша, с чахлым и сосредоточенным лицом талмудиста.
В бою он выказывал осмотрительное мужество и хладнокровие, которое походило
на рассеянность мечтателя.
Шел третий час июльского просторного дня. В воздухе сияла радужная
паутина зноя. За холмами сверкнула праздничная полоса мундиров и гривы
лошадей, заплетенные лентами. Юноша дал знак приготовиться. Мужики, шлепая
лаптями, побежали по местам и взяли на изготовку. Но тревога оказалась
ложной. На лешнювское шоссе выходили цветистые эскадроны Маслака [Масляков -
командир первой бригады четвертой дивизии, неисправимый партизан, изменивший
вскоре Советской власти]. Их отощавшие, но бодрые кони шли крупным шагом. На
золоченых древках, отягощенных бархатными кистями, в огненных столбах пыли
колебались пышные знамена. Всадники ехали с величественной и дерзкой
холодностью. Лохматая пешка вылезла из своих ям и, разинув рты, следила за
упругим изяществом этого небыстрого потока.
Впереди полка, на степной раскоряченной лошаденке ехал комбриг Маслак,
налитый пьяной кровью и гнилью жирных своих соков. Живот его, как большой
кот, лежал на луке, окованной серебром. Завидев пешку, Маслак весело
побагровел и поманил к себе взводного Афоньку Биду. Взводный носил у нас
прозвище "Махно" за сходство свое с батьком. Они пошептались с минуту -
командир и Афонька. Потом взводный обернулся к первому эскадрону, наклонился
и скомандовал негромко: "Повод!" Казаки повзводно перешли на рысь. Они
горячили лошадей и мчались на окопы, из которых глазела обрадованная
зрелищем пешка.
- К бою готовьсь! - продел заунывный и как бы отдаленный Афонькин
голос.
Маслак, хрипя, кашляя и наслаждаясь, отъехал в сторону, казаки
бросились в атаку. Бедная пешка побежала, но поздно. Казацкие плети прошлись
уже по их драным свиткам. Всадники кружились по полю и с необыкновенным
искусством вертели в руках нагайки.
- Зачем балуетесь? - крикнул я Афоньке.
- Для смеху, - ответил он мне, ерзая в седле и доставая из кустов
схоронившегося парня.
- Для смеху! - прокричал он, ковыряясь в обеспамятевшем парне.
Потеха кончилась, когда Маслак, размякший и величавый, махнул своей
пухлой рукой.
- Пешка, не зевай! - прокричал Афонька и надменно выпрямил тщедушное
тело. - Пошла блох ловить, пешка...
Казаки, пересмеиваясь, съезжались в ряды. Пешки след простыл. Окопы
были пусты. И только сутулый еврей стоял на прежнем месте и сквозь очки
всматривался в казаков внимательно и высокомерно.
Со стороны Лешнюва не утихала перестрелка. Поляки охватывали нас. В
бинокль были видны отдельные фигуры конных разведчиков. Они выскакивали из
местечка и проваливались, как ваньки-встаньки. Маслак построил эскадрон и
рассыпал его по обе стороны шоссе. Над Лешнювом встало блещущее небо,