"Исаак Эммануилович Бабель. Конармия " - читать интересную книгу автора

- Его скрыли попы, - произнес Аполек с важностью и приблизил легкий и
зябкий палец к своему носу пьяницы.
- Пан художник, - вскричал вдруг Робацкий, поднимаясь из тьмы, и серые
уши его задвигались, - цо вы мувите? То же есть немыслимо...
- Так, так, - съежился Аполек и схватил Готфрида, - так, так, пане...
Он потащил слепца к выходу, но на пороге помедлил и поманил меня
пальцем.
- Блаженный Франциск, - прошептал он, мигая глазами, - с птицей на
рукаве, с голубем или щеглом, как пану писарю будет угодно...
И он исчез со слепым и вечным своим другом.
- О, дурацтво! - произнес тогда Робацкий, костельный служка. - Тен
чловек не умрет на своей постели...
Пан Робацкий широко раскрыл рот и зевнул, как кошка. Я распрощался и
ушел ночевать к себе домой, к моим обворованным евреям.
По городу слонялась бездомная луна. И я шел с ней вместе, отогревая в
себе неисполнимые мечты и нестройные песни.


Солнце Италии

Я снова сидел вчера в людской у пани Элизы под нагретым венцом из
зеленых ветвей ели. Я сидел у теплой, живой, ворчливой печи и потом
возвращался к себе глубокой ночью. Внизу, у обрыва, бесшумный Збруч катил
стеклянную темную волну.
Обгорелый город - переломленные колонны и врытые-в землю крючки злых
старушечьих мизинцев - казался мне поднятым на воздух, удобным и небывалым,
как сновиденье. Голый блеск луны лился на него с неиссякаемой силой. Сырая
плесень развалин цвела, как мрамор оперной скамьи. И я ждал потревоженной
душой выхода Ромео из-за туч, атласного Ромео, поющего о любви, в то время
как за кулисами понурый электротехник держит палец на выключателе луны.
Голубые дороги текли мимо меня, как струи молока, брызнувшие из многих
грудей. Возвращаясь домой, я страшился встречи с Сидоровым, моим соседом,
опускавшим на меня по ночам волосатую лапу своей тоски. По счастью, в эту
ночь, растерзанную молоком луны, Сидоров не проронил ни слова. Обложившись
книгами, он писал. На столе дымилась горбатая свеча - зловещий костер
мечтателей. Я сидел в стороне, дремал, сны прыгали вокруг меня, как котята.
И только поздней ночью меня разбудил ординарец, вызвавший Сидорова в штаб.
Они ушли вместе. Я подбежал тогда к столу, на котором писал Сидоров, и
перелистал книги. Это был самоучитель итальянского языка, изображение
римского форума и план города Рима. План был весь размечен крестами и
точками. Я наклонился над исписанным листом и с замирающим сердцем, ломая
пальцы, прочитал чужое письмо. Сидоров, тоскующий убийца, изорвал в клочья
розовую вату моего воображения и потащил меня в коридоры здравомыслящего
своего безумия. Письмо начиналось со второй страницы, я не осмелился искать
начала:
"...пробито легкое и маленько рехнулся или, как говорит Сергей, с ума
слетел. Не сходить же с него, в самом деле, с дурака этого с ума. Впрочем,
хвост набок и шутки в сторону... Обратимся к повестке дня, друг мой
Виктория...
Я проделал трехмесячный махновский поход - утомительное жульничество, и