"Алексей Бабий. Психушка" - читать интересную книгу автораобязательства, охмуряете ли какую-нибудь Людочку - вы несете чушь и
прекрасно это понимаете. Но пивбарная чушь особая, она идет из глубины души, она - чушь сокровенная и ценимая. То, что обычно копошится где-то внутри и чему я обычно не даю ходу, все это выплескивается с пеной и пузырями и заменяется пивом; и когда я вспоминаю то, что выплеснулось, оказывается, что человек я свободомыслящий и где-то даже незаурядный, но только в пределах от третьей кружки до восьмой. До третьей я - Иван Иваныч, и больше ничего, а после восьмой я просто физическое тело, которое, по всем законам физики, стремится переместить свой центр тяжести как можно ниже. Притягательность пивбара в том и заключается, что все мы хотим быть не такими, какие мы есть. Все мы хотели бы освободиться, но не знаем, от чего именно, а в пределах от третьей до восьмой мы летим свободно, неважно куда - вверх или вниз, главное - летим! Так вот, мы с Павлом Иванычем (так представился мне алкаш) воспарили мыслью об искоренении алкоголизма. Вы можете сказать, что обстановка для этого, скажем так, неадекватная: грязная пивнушка, рыбьи кишки в тарелках, и прочее. Да и ораторы, того... тьфу: два алкаша, даром, что один - начинающий. Ну и что, отвечу я. Если воры рассуждают о честности, убийцы о мире, а профессиональные лоботрясы об интенсификации труда, ну почему бы двум пьяным не поговорить за кружкой пива о том, как вводить повсеместную трезвость? К тому же я оприходовал третью кружку, а значит, приобщился к миру возвышенных мыслей. К тому же трезвенники вообще неспособны бороться за трезвость: они не понимают, почему люди пьют! - Паша! - сказал я, - все очень просто! Надо сделать потребление алкоголя обязательным. Чтобы все отчитывались на собраниях о количестве Коллективом. Создать общество пьяности. Провести кампанию о пользе алкоголя. В столовую без бутылки не пускать. Паша, я тебя уверяю: все поголовно бросят пить! - Да ты псих! - сказал потрясенный Павел Иванович. Оказывается, он меня внимательно слушал. - Паша! - ухмыльнулся я. - Ты философию любишь? Ответ Павла Ивановича содержал междометие, два местоимения, три матерных слова и одно нематерное, но все равно непечатное. Я полагаюсь на твое знание русского разговорного, читатель: вставь сам, что сочтешь нужным, а я поставлю просто при точки: - ...-образно выразился Павел Иванович. - Материя да сознание, да эта, как ее, эпилептика, что ли? Что в школе, что в институте! - Ну вот. Просекаешь? - Просекаю! - сказал Павел Иванович. И добавил, заплакав: - Да во мне, значит, Иммануил Кант погиб! И я не поразился растущему на глазах интеллекту Павла Ивановича, а просто крикнул: "Чилавек! еще по пять!" А поразиться следовало бы, и притормозить следовало бы, ведь я чувствовал, что превращаюсь в физическое тело, но после третьей в Иван Иванычи ужасно не хотелось; к тому же физическое тело выгодно отличается от человеческого тем, что совершенно себя не ощущает, а уж как порою надоест себя ощущать! И потом, кто знает, может быть, стремление к низкому размещению центра тяжести и есть самое высокое стремление?! А вот Павел Иванович, напротив, с каждой кружкой трезвел и смысла в его |
|
|