"Алексей Бабий. Психушка" - читать интересную книгу автора

обязательства, охмуряете ли какую-нибудь Людочку - вы несете чушь и
прекрасно это понимаете. Но пивбарная чушь особая, она идет из глубины души,
она - чушь сокровенная и ценимая. То, что обычно копошится где-то внутри и
чему я обычно не даю ходу, все это выплескивается с пеной и пузырями и
заменяется пивом; и когда я вспоминаю то, что выплеснулось, оказывается, что
человек я свободомыслящий и где-то даже незаурядный, но только в пределах от
третьей кружки до восьмой. До третьей я - Иван Иваныч, и больше ничего, а
после восьмой я просто физическое тело, которое, по всем законам физики,
стремится переместить свой центр тяжести как можно ниже.
Притягательность пивбара в том и заключается, что все мы хотим быть не
такими, какие мы есть. Все мы хотели бы освободиться, но не знаем, от чего
именно, а в пределах от третьей до восьмой мы летим свободно, неважно куда -
вверх или вниз, главное - летим!
Так вот, мы с Павлом Иванычем (так представился мне алкаш) воспарили
мыслью об искоренении алкоголизма. Вы можете сказать, что обстановка для
этого, скажем так, неадекватная: грязная пивнушка, рыбьи кишки в тарелках, и
прочее. Да и ораторы, того... тьфу: два алкаша, даром, что один -
начинающий. Ну и что, отвечу я. Если воры рассуждают о честности, убийцы о
мире, а профессиональные лоботрясы об интенсификации труда, ну почему бы
двум пьяным не поговорить за кружкой пива о том, как вводить повсеместную
трезвость? К тому же я оприходовал третью кружку, а значит, приобщился к
миру возвышенных мыслей. К тому же трезвенники вообще неспособны бороться за
трезвость: они не понимают, почему люди пьют!
- Паша! - сказал я, - все очень просто! Надо сделать потребление
алкоголя обязательным. Чтобы все отчитывались на собраниях о количестве
выпитого. И чтоб брали встречный план. А трезвенников - прорабатывать.
Коллективом. Создать общество пьяности. Провести кампанию о пользе алкоголя.
В столовую без бутылки не пускать. Паша, я тебя уверяю: все поголовно бросят
пить!
- Да ты псих! - сказал потрясенный Павел Иванович. Оказывается, он меня
внимательно слушал.
- Паша! - ухмыльнулся я. - Ты философию любишь?
Ответ Павла Ивановича содержал междометие, два местоимения, три
матерных слова и одно нематерное, но все равно непечатное. Я полагаюсь на
твое знание русского разговорного, читатель: вставь сам, что сочтешь нужным,
а я поставлю просто при точки:
- ...-образно выразился Павел Иванович. - Материя да сознание, да эта,
как ее, эпилептика, что ли? Что в школе, что в институте!
- Ну вот. Просекаешь?
- Просекаю! - сказал Павел Иванович. И добавил, заплакав: - Да во мне,
значит, Иммануил Кант погиб!
И я не поразился растущему на глазах интеллекту Павла Ивановича, а
просто крикнул: "Чилавек! еще по пять!"
А поразиться следовало бы, и притормозить следовало бы, ведь я
чувствовал, что превращаюсь в физическое тело, но после третьей в Иван
Иванычи ужасно не хотелось; к тому же физическое тело выгодно отличается от
человеческого тем, что совершенно себя не ощущает, а уж как порою надоест
себя ощущать! И потом, кто знает, может быть, стремление к низкому
размещению центра тяжести и есть самое высокое стремление?!
А вот Павел Иванович, напротив, с каждой кружкой трезвел и смысла в его