"Ричард Бах. Дар тому, кто рожден летать" - читать интересную книгу автора

аэродроме в ход идет шприц, запускающий густую клейкую смазку в каждую
коробку с клапанами. Пять цилиндров, десять коробок. После каждого полета в
ход идет ветошь, посредством которой вытирается масло с шатунной коробки и
со всего, что находится за двигателем: с защитных очков, с ветровых стекол,
с фюзеляжа, с шасси, со стабилизаторов. Вытирать надо быстро, пока не
застыло. Двигатель Мастер J-6-5 Вихрь - вредное маслянистое создание. И,
открывая каждое утро капот двигателя, чтобы профильтровать топливо,
странствующий пилот получает от него в награду липкий аэрозольный плевок в
физиономию - отличительный знак своего призвания в виде масляной пленки.
Я, разумеется, и прежде знал, что чем выше поднимаешься, тем ниже
температура воздуха. Об этом мне не раз сообщали приборы, установленные на a
,. +%b e, с которыми мне доводилось сталкиваться прежде. Однако одно дело -
смотреть на стрелку прибора в секторе "ХОЛОД", и совсем другое - ощущать,
как этот самый ХОЛОД шастает по кабине и забирается под кожаную летную
куртку, и, проникая сквозь неисчислимое количество свитеров и шерстяных
рубашек, пробирает до самых костей. С этим аспектом ХОЛОДА я познакомился на
собственном опыте. Только забившись поглубже под ветровое стекло, мне
кое-как удавалось избегать звенящих ледяных ножей ветра, несущегося со
скоростью сотни миль. Сидеть же, скрючившись над штурвалом, на протяжении
трех часов кряду - занятие менее чем приятное.
В самом начале знакомства с Паркс мне открылся самый великий и
основополагающий факт. Мы летели на запад в первые дни весны 1964 года, и я
осознал: наслаждение полетом над землей, обратно пропорционально скорости, с
которой ты над нею пролетаешь. Над лугами Алабамы я в первый раз увидел, что
каждое дерево весной - это ярко-зеленый фонтан листьев, брызнувших навстречу
солнцу. Луга иногда похожи на укатанные площадки для игры в гольф самых
престижных клубов страны, и мне с трудом удавалось сдерживать себя от того,
чтобы приземлиться и в свое удовольствие поваляться в этой нетронутой яркой
траве. Паркс отнюдь не был абсолютно уверен в моем праве быть его пилотом,
но тем не менее время от времени он демонстрировал мне виды своего мира -
такого, каким он был тогда. Фермы проплывали под нами чередой - продуваемые
всеми ветрами, каждая - оплот бытия в тупике грунтовой дороги, царящий над
своими полотнищами полей и лесов точно так же, как в те времена, когда Паркс
был новеньким, и созерцал все это впервые. Во дворах ферм стояли автомобили
и грузовики 1930 года, на лугах паслись коровы 1930 года, и сам я на
какое-то время превратился в замерзшего и промасленного Базза Баха -
странствующего пилота в девственном пространстве нетронутых небес. Иллюзия
была настолько хороша, что казалась правдой.
Но как только я отвлекся на минуту, чтобы сделать заметку в уголке
маршрутной карты. Паркс весьма явственно продемонстрировал мне свой ревнивый
нрав. Ровно и монотонно ревел двигатель. Я взглянул в сторону и написал на
карте: "Деревья - зеленые фонтаны". В тот миг, когда кончик карандаша
заканчивал выводить ": ны", двигатель взревел погромче, в расчалках взвыл
ветер. Резким движением я вскинул голову и увидел огромную царственную землю
- она спешила мне навстречу, чтобы меня уничтожить. Тихий мягкий голос
произнес:
- Летишь со мной, будь добр - лети, а не делай какие-то там заметки и
не раздумывай о вещах посторонних.
Да, надуть Паркс управлением без рук было невозможно, и каждая моя
попытка отвлечься от ее насущных нужд неизменно заканчивалась совершенно