"Стивен Бакстер. Корабли времени " - читать интересную книгу автора

глубокого, лишенного сновидений сна. Рассвет уже давно наступил - я никогда
не вставал так поздно.
Я выбрался из постели и раздвинул занавески. Солнце, как обычно, вяло
продвигалось по небосклону, и тут мне вспомнилось, как оно скакало, когда я
сидел в кресле машины времени, оттянув рычаг ускорителя! Но теперь я,
похоже, завяз во времени, как мушка в янтаре.
За окном привычно шумел утренний Ричмонд: стучали лошадиные копыта,
громыхали колеса по булыжной мостовой, хлопали двери. Паровой вагон, изрыгая
дым и искры, неуклюже двигался по Питершам-Роуд, и голоса разносчиков,
похожие на крики чаек, разносились в воздухе. Понемногу я почувствовал, как
мои мысли сползают в сторону от затейливых приключений во времени, обратно к
мирским делам. Я уже привычно размышлял над тем, что пописывают в свежей
"Пэл-мэл газэтт". А тут, кроме событий на бирже, пришло в голову, что
утренняя почта может доставить последний выпуск "Эмерикэн Джоурнел оф
Сайенс". Там должны были появиться мои эссе по поводу изысканий А. Мичелсона
и Е. Морли, по вопросам, касающимся некоторых особенностей природы света,
статей, появившихся в этом журнале четырьмя годами раньше, в 1887-м...
И так далее! Детали повседневного толпились в моей голове, и оттого все
воспоминания о приключениях в будущем казались фантастикой - и даже
абсурдом. Словно галлюцинация, нечто близкое к сновидению после порции
опиума в китайском притоне. Все это сопровождалось чувством бесконечного
падения в пропасть и туман, после которого я "приземлился" в мир кошмаров
802701-го. Теперь же я испытал совершенно небывалое чувство - на меня
обрушивалось настоящее. Обыденный мир, привычный, каким он и был всегда -
для меня и людей моего века. Стоя в халате перед окном я уже было, стал
сомневаться в том, что случилось. Даже сама машина времени теперь
представлялась мне вдруг нереальной. Это мое творение, на которое я потратил
не один год, чтобы довести ее до совершенства.
Я вспомнил ужин накануне и беседу с друзьями. Похоже, они отнеслись к
моему рассказу также скептически. Лишь один из них, мой добрый друг,
которого буду называть Писателем, прислушался с некоторой степенью симпатии
и доверия.
Встав у окна, я потянулся - и тут меня словно озарило! Тело вспомнило
все то, что с ним произошло! И ломота в спине, и боль в мышцах.
- Что ж, - пробормотал я, - значит, всего лишь фантазия? Сон? И та
холодная мрачная ночь в лесу, и битва с морлоками? Может, всего лишь
припадок сомнамбулизма, а мышцы болят оттого, что я всю ночь бегал в
беспамятстве по саду?
И тут в углу я наткнулся на груду тряпья: это были остатки моей одежды,
годившейся теперь разве что на растопку. Измазанной соком травы, обугленной
лесным пожаром. В эти рваные карманы Уина вложила на память, как в вазы,
мальвы - бледные цветы будущего. Ботинки потерялись: странно, я пожалел о
них, об этих удобных, растоптанных башмаках, сгоревших во враждебном
будущем - и здесь на ковре валялись только жалкие окровавленные останки
носков.
Да, это были они - старые рваные носки! - их грубо прозаичное
существование лучше всего убедило меня, что я не сошел с ума - и полет в
будущее был не сном. Я вновь поверил, что будущее так же реально, как
Ричмонд в 1891 году, и должен был успеть слетать туда еще раз, чтобы по
возвращении убедить друзей и развеять последние сомнения.