"Константин Сергеевич Бадигин. Чужие паруса" - читать интересную книгу автора

промерзшую утельгу, - огонек бы развести, мяска нажарить, все бы лучше.
Через два дня, когда все было съедено до последней крошки и дальше терпеть
голод было невмочь, Алексей разрубил пополам звериную тушу. Половину он
разделил на двадцать восемь частей и роздал всем поровну. Остальное мясо и
жир припрятал.
- Погань, - с отвращением жуя, сказал Евтроп Лысунов, молодой семейный
мужик, - жую вот, а как сглотну, не ведаю.
А вот как, - показывал Степан: пересиливая отвращение, он с трудом
проглотил несколько кусков. - Ничего, жевать можно, сочное мясо-то, -
попробовал он пошутить.
Но стерпеть Степан не смог. Болезненно морщась, он выблевал все на снег.
Семен Городков, молодой мужик с крупными угловатыми чертами лица и суровым
взглядом, хищно шевеля челюстями, упорно жевал твердое мясо.
- Кто брезгует, ребята, давай сюда! - крикнул он, проглотив последний
кусок. - У меня шестеро сынов дома ждут... мне загибнуть нельзя... Кто
сирот накормит? - Получив от кого-то еще кусок, он опять с упорством
задвигал челюстями.
Несколько человек съели свою долю без остатка. Другие, пожевав, долго
отплевывались. Артель старовера Василия Зубова от сырой тюленины наотрез
отказалась.
- Не приемлем, - строго сказал Василий, - не запоганим себя, чистыми умрем.
Прошло еще несколько дней. Ветра дули слабые, но устойчивые, от
юга-запада. Каждые шесть часов неудержимо расходились льды, возникали
большие и малые разводья и снова сходились. Там, где были разводья,
вырастали гряды торосов; многочисленными рубцами покрывали они
однообразную серую поверхность льдов.
А берегов все не видать.
Умер Иван Красильников. Похоронили у тороса, завалив льдом и снегом. Пели
погребальную.
Вскоре Степан Шарапов разыскал во льду еще одного зверя.
- И скудно, да угодливо. Не богато, да кстати, - шутил он, разглядывая
громоздкую тушу тюленя.
Зверь оказался лежалый, с душиной. Съели и его зверобои. Насильно, со
слезами ели, рвало их.
В разводьях изредка показывались тюлени и нерпы; животные выползали на
лед, часами грелись на солнце. Но сил упромыслить зверя у людей не было.
Лежали молча, почти не шевелясь, изредка перебрасываясь словом. У многих
отекли ноги, опухли пальцы на руках. Бредили, в бреду вспоминали родных,
смеялись, плакали.
Староверы готовились помирать. Вынули из мешков заветную смертную одежду.
Надели длинные белые рубахи, саваны, венцы на голову, а малицы натянули
поверх - побоялись холода. Только старик Зубов малицу не надел, помирать
решил крепко. Поклонился на юг, родной земле, покорно попросил прощения у
мужиков, расстелил на лед свою малицу и улегся, замотав тряпкой голову.
Утром Егор Попов, зверобой из артели Зубова, лишился разума: порывался
куда-то идти, бранился, сквернословил, бросался в полынью. Его схватили и
снова уложили на место. Ночью Алексей Евстигнеевич, спавший с Андрюхои,
спрятав ноги в его малицу, проснулся от истошного вопля. Егор Попов, рыча,
брызгая слюной, колол пикой молодого парня Петруху Белькова. Химков
бросился к обезумевшему мужику и схватил его за руки. Попов кусался,