"Александр Бахвалов. Нежность к ревущему зверю ("Нежность к ревущему зверю" #1) " - читать интересную книгу автора

представлении Лютрова выглядело так.
В трехстах метрах от земли, когда убрались закрылки и вслед за колесами
шасси захлопнулись створки гондол, вертикальный порыв воздуха задирает
самолет кверху - кабрирующий момент. Рефлекторным движением - штурвал от
себя - Димов привычно парирует нежелательное увеличение угла атаки, пытается
вернуть машину к нормальному углу набора высоты. Летчика нервирует
непослушание самолета, и он все дальше отдает штурвал. Но скорость мала,
реакция "семерки" на отклонение рулей запаздывает, на мгновение кажется, что
самолет неуправляем. Но вот он поворачивает к земле, тревога отхлынула,
чтобы тут же вернуться снова: линия горизонта пересекла стекла кабины и
метнулась в небо! Теперь штурвал на себя, еще, еще!.. Но самолет несется
вниз как завороженный. И кажется, проходит не пять, а тысяча секунд, пока
руки переведут машину из пике в набор высоты, сопровождая переход
угрожающими перегрузками... Вверх!.. Вниз!.. Снова вверх!.. И машина не
выдерживает.
"Куда ты тянешь?" - кричал Сергей, давая понять Димову, что, работая
управлением, он вводит "семерку", залитую топливом под закрутку, в опасный
резонанс раскачки, а не противостоит ей. Димов должен был решиться поставить
штурвал в нейтральное положение по усилиям, бросить его, наконец, забыть о
пилотажных навыках, дать возможность погасить колебания автоматам на
управлении - демпферам тангажа... Не мог же он не знать, что они
бездействуют, пока управление в его руках?.. Может быть, Димов и понимал
это, да земля была слишком близка. Или были какие-то другие причины его
молчания, Другая догадка об источниках гибельных колебаний?.. Разрушение
машины, огонь и смерть скрыли многое.
Одно несомненно: если Санин пытался предостеречь, значит, поведение
"семерки" вышло за грань допустимых отклонений. У него доставало выдержки не
вмешиваться в работу летчика. Лютров знал это. В выдержке - основа мужества
штурмана, а степень нервного напряжения - в прямой зависимости от веры в
летное искусство командира. И это понятно. Практически любая авария при
взлете и посадке грозит увечьем прежде всего штурману, если говорить о
самолетах типа С-14, где штурманская кабина - первая по полету. И штурману
"семерки" суждено было умереть первым, самолет падал кабинами вниз...
Лютров часто бывал у родителей Санина, живших отдельно от Сергея, там
же, в пригороде. Теперь ему больно встречаться с ними - он остался в их
памяти вестником гибели сына.
Не стало Сергея, и Лютров потерял какую-то часть самого себя. Сергей
опекал Лютрова как брата, решал за него, где скоротать вечер, чем заняться в
выходной день, куда поехать на охоту...
Долго не мог стереться в сознании день похорон - панихида в зале
приаэродромного клуба, четыре закрытых, стоящих в ряд гроба, запах еловых
веток; вынос, завывание медных труб. И прощальное слово Гая-Самари, старшего
летчика фирмы. Гай говорил тихо, медленно, и так же медленно и тихо падал
снег на его красивую голову. Иногда его голос срывался на судорожный шепот,
он прикрывал глаза, и на небритых скулах выдавливались желваки.
Нечеловечески трудно говорить о погибших, произносить их имена, когда
перед тобой лица матерей, жен и детей, не способных видеть что-либо, кроме
мерзлых прямоугольных ям у ног. Гай говорил простые слова о смысле их труда,
о том, сколько успели сделать эти четверо, но и простые слова были тут
бессильны, потому что нет на человеческом языке слов, нет объяснений,