"Александр Бахвалов. Зона испытаний ("Нежность к ревущему зверю" #2) " - читать интересную книгу автора

не испытывает ни малейшего желания видеть их.
Из вагона он выбрался последним.
Все, о чем он думал в поезде, что переворошил в душе, теперь осело,
улеглось, заслонилось тем, что нужно было выходить, шагать вместе с другими
пассажирами по перрону; все отступило, представлялось едва различимым, как в
тумане, когда очертания предметов расплывчаты, расстояния до них
неопределимы, да и сама вещественность видимого сомнительна. Реальными же
сделались вещи обычные, о которых не принято размышлять, среди которых
просто живут. Реальна была стужа на дворе, суматошно блудившая по городу
метель, нервная суета большого вокзала, громкий голос женщины-диктора, спины
и затылки пассажиров, носильщики с тележками ("Какие же они носильщики, если
ничего не носят?.."), сдержанное клокотание нутра тепловоза, его дизельный
дух - смешанный запах горячего масла и солярки.
А вот и выход на привокзальную площадь, в город.
С этой минуты Долотов точно знал, когда ляжет спать, когда встанет,
начнет собираться на работу, когда вернется. Жизнь возвращалась на круги
своя. Этому не в силах помешать ни встреча с девушкой, напомнившей ему
юношескую любовь, ни разговор со старым приятелем.
На привокзальной площади металась поземка, И без того сумеречный день
потускнел. Прошагав немного вдоль тротуара, Долотов остановился у серой
стены рядом с двумя деревенскими охотниками, стоявшими с ружьями в зеленых
чехлах, с большими рюкзаками за спинами. В руке старшего, с рыжей щетиной на
подбородке и разбойничьим бельмом на глазу, была плетеная корзинка, а в
ней - до шеи укутанный в тряпье крохотный щенок с большими ушами. Охотники
старательно оглядывали прохожих, видимо, пытаясь высмотреть нужного
человека.
- Едем, Минька, ну его к лешему! - досадливо сказал старший. - Да и
кутенок жрать хочет.
Сделавшись вдруг по-доброму смешным, он ласково накрыл щенка большой
рукой, а когда убрал ее, кутенок вновь поспешно уложил мордашку на край
корзины и уставился на Долотова, будто спрашивал: "А с тобой хорошо жить?"
Долотов подмигнул щенку и пошагал вдоль вокзальной стены, по широкому
тротуару, за которым проносились такси.
В городе быстро темнело, но шум не стихал, и потому казалось, что людям
вокруг неуютно. Завернув за угол, Долотов увидел несколько стоящих в ряд
голубых телефонных будок, и, пока шел мимо, приметил прислонившегося к одной
из них парня в распахнутой куртке, с нагловатым красивым лицом. На шее яркий
галстук, в руке сигарета; в выставленной вперед ноге, во всей позе - лень,
превосходство, пресыщение.
А перед ним тоненькая девчушка, вскинула на него свои глаза - большие,
ярко-серые, обеспокоенные. Личико чистое, почти детское, носик той
изысканной малой остроты, каким он бывает только у девочек, но выражение
отчаяния на лице уже не детское.
- Я стала другая? - услышал Долотов сквозь шум шагов и шелест
автомобильных колес.
Выражение обиды на ее лице, малый рост, взгляд снизу вверх, какая-то
отчаянная искренность в немигающих серых глазах - все это напомнило Долотову
Витюльку Извольского.
"Позвонок, - улыбнулся про себя Долотов. - Зайду-ка я к нему, чаю
заварит... У них в доме чай не питье, а действо, отец-то ботаник..."