"Мюррей Бейл. Эвкалипт " - читать интересную книгу автора

достоинства походкой; чуть ли не за ночь превратилась в красавицу. Крапчатая
красота, вот как это называется. Крохотные черно-коричневые родинки усыпали
Эллен так густо, что девушка притягивала к себе мужчин будто магнитом -
мужчин самых разных. Это изобилие родимых пятнышек, как бывает у первенцев,
нарушало гармонию ее лица и шеи; мужчины чувствовали себя вправе скользить
взором повсюду, по бледным участкам и обратно, к крапинкам - так точка
кладет конец бессвязному, запутанному предложению. Эллен это позволяла, лицо
ее не противилось: мужчин она словно не замечала. Так что мужчины, не в
силах остановиться, переходили от одной крапинки к другой, даже под
подбородок заглядывали и вновь возвращались к родинке над верхней губой; они
словно бы обшаривали взглядами ее сокровенную наготу.
Молва об Эллен постепенно разнеслась от города через пастбища и холмы;
благодаря железной дороге, этой расстегивающейся "молнии". Об очаровательной
девушке прознали и в других поселках, и в предместьях Сиднея; слабые
отголоски докатились до далеких столиц иных штатов и иных стран. А слава о
ее красоте росла сообразно дефициту (так стремительно взлетают цены в период
нехватки товара). Лицо, руки и ноги в родинках и все прочее по большей части
оставалось по другую сторону реки, за деревьями, так сказать, вне пределов
досягаемости. И поскольку ее крапчатая красота вошла в легенду, росло и
крепло подозрение, что отец намеренно прячет Эллен от чужих глаз.
Параграф не так уж сильно отличается от пастбища: сходная форма,
сходные функции. И вот над какой закономерностью стоит поразмыслить: в наши
дни, когда пастбища становятся все обширнее, в городах, где печатное дело
поставлено на широкую ногу, наблюдается одновременный сдвиг к параграфам
более сжатым. Непрерывный ряд небольших пастбищ раздражает ничуть не меньше,
чем утомляют пастбища протяженные. Параграфы на одну-единственную ключевую
мысль, заполонившие газеты, - штука непростая. Газетные писаки всю жизнь
хвостом таскаются за людьми, которые в том или ином смысле возвышаются над
обыденным - за человеческими эквивалентами землетрясений, железнодорожных
катастроф, наводнений - и посвящают им коротенькие параграфы, когда всем и
каждому известно, что сжатого прямоугольного изображения недостаточно. Те, о
ком пишут в газетах, уже так или иначе явили взглядам частицу своих жизней,
великих ли, малых ли, кратких или долгих. Вот почему, надо думать,
журналисты испытывают непомерный интерес к владельцам издательств, ибо вот
вам исполины среди нас - ну, почти исполины.
Холленд тоже непременно привлек бы внимание представителей сиднейской
прессы, а кое-кто и неопрятного фотографа бы на буксире притащил. В наши дни
таскаться по пастбищу (вот и репортерский удел таков же), коему конца-краю
не предвидится, - дело обычное, аминь. Иные пастбища могут быть переполнены,
либо неопрятны; могут ограничивать передвижение. Но в наши дни столь же
просто застрять или споткнуться в середине параграфа! Вот так и на пастбище
порою приходится возвращаться обратно тем же путем. Так просто пасть духом и
заблудиться. И здесь, и в других сходных ситуациях первое побуждение - это
срезать путь. Слова произносятся в пределах пастбища (параграфа).
Прямоугольник - знак цивилизации: Европа с высоты птичьего полета.
Цивилизации, говорите? Параграф начинается как прямоугольник, а закончиться
по чистой случайности может квадратом. И кто сказал, что в природе квадратов
не существует? В заграждении вокруг пастбища бывают проделаны ворота, точно
так же, как и параграф выделяется отступом, словно приглашая войти. Кроме
того, пастбище тоже замусорено существительными и латинским курсивом, даже