"Джордж Гордон Байрон. Из "Разрозненных мыслей"" - читать интересную книгу автора

иностранный язык, а все только на слух, на память, наизусть; у него была
плохая память, у меня - во всяком случае _была_ - отличная (спросите поэта
Ходжсона, который сам обладает редкостной памятью и может судить); он писал
медленно и тщательно, _я_ - быстро и почти без усилий; он не умел ни ездить
верхом, ни плавать; не был он и "искусен в фехтовании"; _я_ - превосходный
пловец и сносный, хотя и не лихой, наездник (после того как в восемнадцать
лет сломал ребро во время галопа), и фехтовал я недурно, особенно
шотландским палашом; неплохо также боксировал, если сохранял самообладание,
что было для меня трудно, но что я всегда стараюсь делать с тех пор, как в
1806 году, в заведении Анджело и Джексона, работая в перчатках, сбил с ног
мистера Пэрлинга и повредил ему коленную чашечку; был я также довольно силен
в крикете: играл в команде Харроу против Итона в 1805 г. К тому же весь
образ жизни Руссо, его национальность, манеры и весь характер настолько
отличны от моих, что я не могу понять, что подало повод к сравнению, которое
делалось трижды при довольно примечательных обстоятельствах. Я забыл
добавить, что он был близорук, а я, наоборот, настолько дальнозорок, что в
самом большом театре Болоньи мог разглядеть бюсты и прочесть надписи около
сцены из такой дальней и _плохо освещенной ложи_, что никто из моей компании
(а это были все люди молодые и зоркие, и некоторые сидели в той же ложе) не
мог разобрать ни одной буквы и все решили, что я их дурачу, хотя я был в
этом театре впервые.
В общем я считаю, что сравнение ни на чем не основано. Я говорю это без
всякой досады, ибо Руссо был великий человек, и сравнение было бы достаточно
лестным; но мне не хочется льстить себе пустыми химерами.

1


Когда я встретил старого оратора Куртнэ у поэта Роджерса в 1811-1812
гг., мне очень понравились величавые руины некогда статной фигуры и беседа,
еще полная остроты. Это _он_ в английском парламенте заставил умолкнуть
Флода, уничтожающим замечанием оборвав этого ирландского соперника Граттана.
Я спросил Куртнэ (ибо люблю выяснять мотивы человеческих поступков), не было
ли у _него_ личных счетов с Флодом; желчность его ответа заставила меня это
предположить. Куртнэ ответил: "да, были; однажды в Ирландии (он сам
ирландец), в ирландской Палате Общин Флод позволил себе несправедливый
личный выпад против него, а он, не будучи членом палаты, не мог защищаться,
и когда, несколько лет спустя, в английском парламенте ему представилась
возможность отплатить обидчику, он не мог удержаться". И он отплатил Флоду с
лихвою; после этого Флод всего раз или два выступил с речью в английской
Палате Общин и не занял там сколько-нибудь заметного места. Должен, впрочем,
сделать исключение для его речи о Реформе в 1790 г., которую Фоке назвал
лучшей из всего "слышанного им по этому вопросу".

2


Когда Фокса спросили, какую из слышанных им речей он считает лучшей, он
ответил: "Речь Шеридана о Хастингсе в Палате Общин" (а не в
Вестминстер-Холле). На вопрос: что он думает о собственной своей речи по