"Григорий Бакланов. Карпухин" - читать интересную книгу автора

воды отекающую бутылку и оглянулся на солдат, оглянулся кругом, потому что,
хоть и свое они пили, в газетах как раз велась борьба с пьянством, а они
трое были районные работники. Убедившись, что никто не смотрит, он быстро
налил почти до краев единственный стакан, протянул Кучину:
- Тащи!
- Ну, будем здоровы, - сказал Кучин и бережно выпил, все выше и выше
вздымая брови, словно обнаружив на дне стакана нечто удивительное. А выпив,
сморщился, вслепую ткнул пучком лука в соль и сжевал до самых пальцев. За
ним выпил Мишаков, последнему Горобец налил себе и спрятал бутылку в куст.
Теперь, когда водка была выпита, закусывали не спеша. И хорошо было после
жары и солнца закусывать на траве у речки.
Солдат уже построили, бравый сержант бегом повел их в гору, покрикивая:
"Шире шаг!" И солдаты, только что искупавшиеся, смывшие с себя пот и пыль,
бежали в гору, заново потея, вздымая пыль сапогами и стараясь на бегу
сохранять строй. Все трое смотрели на них в приятном сознании, что могут
сидеть и закусывать, и в далекое прошлое отошло то время, когда сержант
командовал им: "Шире шаг!"
- Гляжу я на солдат, - сказал Мишаков с огурцом в руке, - молодые, а
мелкорослые. Мы вроде бы не такие были.
Он сидел на траве, поджав босые мускулистые ноги, высокий даже сидя. На
его обсохшем теле с глубоким шрамом под лопаткой, где в войну госпитальный
хирург вырезал пулю, не было красиво развитой мускулатуры, какая достигается
ежедневными упражнениями и гимнастикой. Но это был ширококостный, вошедший в
силу человек, с детства привыкший к физическому труду.
Горобец охотно согласился, что "не такие". При этом лицо его осветилось
самодовольством, оттого что все здесь вот так хорошо он устроил, и вообще он
такой человек, что если ты с ним - человек, и он с тобой человек, ты с ним
по-хорошему - и он с тобой по-хорошему. И потому ему все рады и все он может
достать, даже там, где другой ничего не достанет. А бездетный Кучин только
вздохнул и, достав из жестянки кусок голубца, покорно понес его ко рту на
ноже, страхуя снизу ладонью.
- А чего удивляться, - сказал опять Мишаков, - родились эти ребята в
войну. Чего они видели? Картошку и то не вволю. Мельчает народ от войн.
Горобец, не склонный к философии, отличавшийся практическим складом
ума, опять оглянулся по сторонам и за горлышко вынул из воды еще бутылку.
Все видели, что он опускал туда одну, но теперь явилась на свет и вторая.
- Ты, Горобец, как Христос, воду в вино обращаешь, - польстил Кучин,
поскольку пил теперь уже не свое. Горобец сказал только:
- Тащи!
Не ели с утра самого, и после этого стакана всех потянуло на
откровенность. Кучину хотелось сказать о значении правильного
землеустройства, о том, главное, что землеустроителей не ценят, но его не
слушали, он обижался и под конец замолчал. Говорил главным образом Горобец.
Про то, как ему приходилось пить с большими людьми. Рассказывал он подробно:
сколько было выпито, чем закусывали, что сказал и что из еды "уважает"
большой человек - все это как бы по секрету, вполголоса и оглядываясь.
Пролетел реактивный самолет. Какие-то люди спешили по своим делам,
блеснули в небе, удаляясь, круглые окошечки. А они трое сидели на траве. И
речка текла не быстрей и не медленней, чем в те далекие времена, когда и
самолетов не было, а трава росла все так же. Предвечерняя тишина садилась на