"Григорий Бакланов. Помню, как сейчас..." - читать интересную книгу автора

Некоторое время он стоит вот так, наливаясь и краснея, очки мечут
прожигающий лазерный луч.
В ту давнюю пору было ему сорок с небольшим, он любит достать из
бумажника свою фотографию того времени: "Сколько дадите мне здесь?" Я
выпрастываю руку из-под простыни, смотрю долго: "Вообще-то глаз у меня
точный, если ошибусь - ненамного...
Двадцать шесть?" - "Сорок один!" - торжествует Трофимыч. Это
повторяется всякий раз, наверное, он стал забывчив.
Вот так зашел я постричься и в тот день. Зима стояла сиротская, конец
января - как первые дни марта: жидкий снег под ногами, в воздухе -
испарения, сырой туман и день как сумерки. Но в парикмахерской слепило
электричество, один в своей глухоте - ему теперь слышней других звуков шум в
собственных заросших седым волосом ушах - сидел Трофимыч в белоснежном
халате, голым затылком к двери, а на журнальном столике, на белой салфетке,
ждали посетителей "Крокодилы" и "Огоньки", разложенные в образцовом порядке.
Меня он не услышал, увидел перед собой мое отражение в черном стекле окна и
обернулся. Был он по погоде пасмурен, перезаряжая ножи в электрической
машинке, вздыхал, смотрел в окно.
- Сегодня двадцать девятое января, - сказал Трофимыч и очень
значительно поднял брови. Вся надбровная часть у него меньше, чем глазу
хочется видеть: мысленно прибавляешь прическу, а ее давно нет, голая у
Трофимыча голова, от бровей до шейных позвонков - голая. Только над ушами
серебрится что-то, примятое темными дужками очков. Но все это не мешает ему
с верой в глазах рекомендовать посетителям прекрасные средства для ращения
волос. - Я сидел сейчас и думал: двадцать девятое января! Помните, точно
такая была погода. Ай, что там делалось!..
Вы тогда были там?
- Был.
- Что?
Я переждал жужжание машинки у моего виска, кивнул: был!
- Там, рассказывают, было что-то ужасное! У него оказалось столько
танков!
Танков у него действительно оказалось много, больше полутысячи, ими он
и протаранил наш 3-й Украинский фронт, разрезал до Дуная на две части. Тогда
мы этого не знали, но почувствовалось: окружают.
Странной силой обладают сами названия тех лет: Веспрем, Дунапентеле,
Дунафельдвар, озеро Веленце, озеро Балатон... Все вдруг оживает, даже
ощущения того времени. Мор, Маргит - и я вижу трупы убитых, и труп того
немца, который лежал на открытом месте по дороге к нашему наблюдательному
пункту. Там все простреливалось. Замерзший, лежал он на снегу, одно бедро -
красное: осколком, наверное, разворотило. Почему-то мне подумалось, когда
первый раз пробегал мимо под пулями: вот здесь, около него, меня убьет. А уж
как подумал, ничего с собой сделать не мог: сколько раз приходилось
пробегать в ту и в другую сторону, ждал - сейчас стукнет. И ведь чуть не
сбылось.
Шепелявя от волнения, Трофимыч рассказывает, как двадцать девятого
января срочно сажали в машину начфина и его - "Помню, как сейчас!.." - как
отправляли их за Дунай. Не знаю, какую особую ценность представлял он для
разведки, но, конечно, попади он со своими помазками и бритвами в плен,
переполох был бы страшный: самого командующего брил, всех в лицо знает!..