"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора

чьих-то политических амбиций. А может - нет! А может... аж страшно
подумать!.. а вдруг и рабочий класс, и этот непонятный средний класс, и
буржуи вдруг это вовсе не миф, и никто еще не успел отменить классовой
борьбы, и все еще будет... Будет? - страшно подумать, что...
Но, пардон, еще до этого явно дурацкого шага, который предпринял
Поворов, был в его жизни и другой нелепый и никем не замеченный случай, но
который предопределил поход его в рабочие: во втором классе надо было
зачем-то заполнить анкету. И в этой анкете была графа: социальное положение
отца (рабочий, служащий). Он написал - рабочий.
- Но как же, Петенька, - сказала Галина Николаевна. - Твой отец
директор. Значит, он - служащий.
- Нет, - сказал тогда Илья. Он очень много работает. Значит, он
рабочий.
- Конечно, он много работает. Мы все это хорошо знаем, но директор -
служащий. Их так называют: служащие. Понятно?
Было не понятно и было обидно: за что же про папу так?.. Он же
работает, а вовсе не служит. Собаки всякие там служат. А папа человек.
Вот так это тогда было. И я уверяю вас, я-то это очень хорошо знаю:
Петр-Илья дураком никогда не был, хотя и я не раздумал про него подобное.
Нет, он просто был наивен до бесподобия, скажу я вам. До бесподобия!
В тот период его жизни был в нем еще один казус, который он осознал и
понял, только когда зрелым мужчиной уже был, а может уже и пожилым. Он
вспомнил вдруг и вроде бы без повода, потому что повод всегда внутри него
был и он редко его воспринимал как повод. Да, вдруг вспомнил он, что
христиане и крестьяне для него были одним и тем же, только почему-то в одном
случае писали крестьяне, а в другом - христиане. Но что это за случаи такие,
он не понял, а, вернее, не заострял на этом внимания своего, хотя и так
сказать было бы неверно, потому что вообще ни на чем внимания он не
заострял, а просто: о чем думалось, о том он и думал. Конечно, не всегда
так. Иной раз происходил разрыв в его обычной жизни такой, как в случае с
Зельдовичем, и уходил он вроде бы в жизнь иную, которой и жил какое-то
время.
Да, пришла пора выбирать институт, и он поехал в Москву в
инженерно-физический. Было ли на Каширке в то время метро - не помню. Помню
только, что была это откровенная окраина города, выглядела вполне
провинциально - словно родная его Йошкар-Ола, такая же тихая и зеленая. Ну а
об институте впечатлений у него не осталось никаких. Даже отрицательных. Все
было вытеснено из сознания сразу же за дверью медицинской комиссии, которую
там надо было проходить; вытеснено тем, что интересовало почему-то комиссию
не то, какой готовенький физик объявился тут перед ними, а то, что у него
давление, будто он в пехотное училище явился поступать. "Нам студенты нужны,
а не пациенты в амбулаторию". От разочарования он возвратился домой, но...
было ли разочарование, а?.. Это как на что посмотреть - скажу я вам, только
словно погас в нем тот примус, что гудел не переставая все последнее время.
Теперь же: когда стал он уже вполне и в меру образованным, он сказал бы про
себя, что испытал тогда что-то типа катарсиса, но тогда-то он был другим и
слов "типа катарсис" не знал и знать не мог, потому что был только просто
мальчиком с аттестатом зрелости от 1964 года из тогдашней еще провинции. И
все.
Да, погас в нем примус, и стало так скучно на этом свете, что мысли о