"Анатолий Бакуменко. Придурок " - читать интересную книгу автора

все воспринимать. - Глаза Петра смеются, но лицо было в этот момент якобы
печально. - В нашей парадигме, - многозначительно говорит он.
- Да, я думаю, что Бодуэн плавал капитаном на фрегате. Вернее всего,
это был французский королевский фрегат. Если бы в его имени не было этого
дурацкого еде", то был бы он определенно капитаном у пиратов, как капитан
Блад или Лагранж?..
- Какой Лагранж? - все еще не понимал Марик, но уже видел наше скрытое
веселье.
- Ну тот... Он потом не то физиком, не то химиком знаменитым стал.
Помнишь?
И тут Марик "вспомнил", до него, наконец-то, дошло. Он не расхохотался,
но лицо его было такое сыто-довольное, будто он облизывался.
- А Бойль с Мариоттом кто были? - задорно спросил он.
- Это просто, - сказал я. - Бойль, конечно, был кочегаром на
красавце-пароходе, что плавают по Миссисипи. С двумя огромными трубами. А
Мариотт коварно убивал людей в мрачных закоулках Лондона. Было это в начале
девятнадцатого века. Нет - в семнадцатом! Пожалуй, в семнадцатом.
- Так Лагранж был пиратом? А Мараконни?
- Изобрел спагетти.
- Это все просто. А вот про Майю что скажешь? - спросил Петр. Я видел,
что она ему тоже нравится, он тоже изредка скользил глазами в ее сторону.
Она очень походила на Лайму Вайкуле, только Лайма яркая, такая, на которую
смотреть да любоваться и только. А Майя мягкая, такая, около которой жить
хочется... и у нее была матовая и словно восковая кожа, гладкая... и чуть
обозначенные скулы...
Она на Лайму похожа. Вайкуле. Со мной такое иной раз бывало: сравню, а
откуда сравнение такое берется, не знаю.
- Она надменная и, наверное, жеманится, а может, она просто рыбина
холодная и очень любит себя, но внешне они очень похожи, - сказал я. Все это
было непонятно и мне, но друг друга мы хорошо поняли, и почему-то вдруг
стало грустно. Грусть навалилась на меня. Грусть меня смяла.
Ты понимаешь, братец ты мой, как это грустно, когда нам хорошо вместе и
сейчас, а завтра мы не сможем понять друг друга, потому что не сможем уже
войти в резонанс, не сможем найти резонанс наших душ и разлетимся, останемся
в темнице своего одиночества, о существовании которого только вдруг и на миг
единственный можем предположить... на миг, да, на миг, вдруг прозрев.
Тут к нашему столику подошел Коля Свиридов. Он вовсе не Николай
Свиридов, и мне, как одному бедному герою знаменитого романа, приходится
сказать, что Коля "не композитор". Он "однофамилец".
Оказалось, вот ведь невероятная вещь, он, Петр и Лешка Давыденков живут
в одной комнате в общежитии на Новоизмайловском и каждый день проходят по
этой рассеянной улице, "где живет рассеянный с улицы Бассейной". В одной
комнате. Но Коля Свиридов... Боже упаси! Я сейчас вспомнил его огромный
чемодан, воняющий соленой свининой - "сальцем", которое не раз спасало нас
от голодной смерти, но чаще его Коля жрал тайком, громыхая ночью в голодной
комнате его тяжестями и вкусной вонью. У него был огромный бугристый лоб,
как у Сократа или у Володи Альфонсова. О Коле больше не хочу сейчас
говорить. Его еще звали Коля-Лом. Он был огромным и прославился впоследствии
тем, что учился в институте лет десять, и еще кое-чем... прославился.
А Володя Альфонсов... Помнится, я вышел впервые в коридор на перерыв, и