"Андрей Балабуха. Нептунова Арфа (Приключенческо-фантастический роман)" - читать интересную книгу автора

холодную бездну, в которой он окажется через несколько часов. В этой бездне
можно работать, может быть, даже жить, но привыкнуть к ней нельзя, пусть
тебя уже семь лет называют "духом пучин". Это не воды шельфа, это бездна, и
в ней нельзя полагаться ни на что, ни на зрение, ни на слух, только легкий
зуд эхолокатора указывает путь - как в детской игре "холодно, холодно,
холодно, теплее, еще теплее, горячо, совсем горячо...".
Сейчас Аракелов был уже не здесь, но еще и не там, и здесь его
удерживало только Марийкино присутствие. Она поняла это.
- Ну ты иди. Я тоже пойду займусь делом. Мне надо в "Марте" посидеть,
на следующей станции она по моей теме работать будет. Ты сюда с собой
приемника не брал?
- Нет.
- Жаль. Ну да ладно, схожу к себе. Все под музыку веселее будет.
Знаешь, совсем не могу в тишине. Нужно, чтобы фон был. Ну иди, иди, все
равно тебя уже нет.
- Я буду вечером, - сказал Аракелов.
- Ты же устанешь, как бес.
- Все равно. Вечером я буду. А сейчас в самом деле пойду.
В холле перед кают-компанией сидели вертолетчик Жорка Ставраки, Генрих
и двое ребят из палубной команды. Когда Аракелов поравнялся с ними, Жорка
приветственно помахал рукой:
- Везет же тебе, дух! Нырнешь сейчас - и еще три дня к отпуску
набежит... Нам бы так, простым смертным...
Аракелов остановился:
- Ну давай поменяемся. Я здесь за тебя потреплюсь, а ты за меня вниз
сходи, ладно?
- Ха, кто меня пустит? Я бы и рад... - Жорка развел руками. - Да и
вообще, не люблю я этого - темно и сыро. Летать рожденный нырять не может!
- Летать! - Генрих могучей рукой шлепнул Жорку между лопаток. -
Порхатель ты, ясно? - и, обращаясь к Аракелову, спросил: - Заглянешь
вечером?
- Не знаю, - отозвался Аракелов. - Там видно будет...
Он помахал Жоре рукой и сбежал по трапу вниз, в "чистилище".
"Чистилищем" его называли не зря. Потому что прежде всего Аракелова в
течение получаса чистили всеми известными современной медицине способами, в
том числе и весьма далекими от эстетики. Потом он ел горьковато-солоноватый
баролит, чувствуя, как все внутренности наполняютс чем-то упругим, пухнущим
и тяжелеют. Казалось, больше нельзя проглотить ни грамма, но надо было
съесть еще как минимум полкило, и он глотал, морщась, с трудом подавляя
тошноту, глотал, потому что знал: каждый, нет - один-единственный
несъеденный сейчас грамм, там, внизу, обретет им "смерть".
Теперь все подчинялось жесткому, до долей секунды расписанному графику.
Прямо из-за стола его под руки повели в "парилку", где на него со всех
сторон обрушились горячие волны вонючего пара, впитывавшегося в тело, в
каждую пору кожи, нещадно щипавшего слизистую носа и глаз, из которых
горохом скатывались слезы. Это продолжалось сто тридцать пять секунд, а
потом пол под ним начал проваливаться, и Аракелов ухватился за поручни,
окружавшие пятачок, на котором он стоял, не потому, что спуск был резким, а
потому, что его шатало. Теперь нужно было сделать три шага к люку
"купальни". Три шага. Первый. Второй... Теперь люк. Два оборота влево. Ручка