"Андрей Балабуха. Нептунова Арфа (Приключенческо-фантастический роман)" - читать интересную книгу автора

Юлькины бредни.
Хватит! Задел он эти чужие судьбы - и будет. Незачем копаться в них.
Все равно никогда и никто не узнает, что же получил - пусть ненастоящее - от
этой женщины Йензен и за что он заплатил такой ценой. Или - вернуться?
У самого выхода на шоссе стояла телефонная будка - плексигласовый
колпак на трубчатых стойках, похожий на пузырек паука-серебрянки. Ганшин
нырнул в этот пузырек, набрал номер. Ему долго не отвечали. Он насчитал
восемь, девять, десять гудков... Потом трубку сняли.
- Слушаю.
Ганшин молчал.
- Алло! - Потом требовательнее: - Алло! Ну говорите же!
Ганшин подождал еще секунду, потом повесил трубку. Что он мог сказать
сейчас Юльке?
Ганшин вышел из будки и медленно, а потом все быстрее и быстрее зашагал
по шоссе к городу. Он убегал, зная, что прав, что так и надо, и зная, что
никогда не простит себе этого бегства, убегал, гоня перед собой то
исчезавшую, то выраставшую чуть ли не до бесконечности тень.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МАЙСКИЙ ДЕНЬ


О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою

А.Блок.


1

В это майское утро все было прекрасно: и море, очень синее и очень
спокойное, такое спокойное, что кипящие кильватерные струи из-под
раздвоенной кормы "Руслана" уходили, казалось, в бесконечность, тая где-то у
самого горизонта; и небо, очень синее и очень прозрачное, с удивительно
уютными и ручными кучевыми облачками, томно нежившимися на солнце. От палубы
пахло совсем по-домашнему, как от пола в той допотопной бревенчатой хоромине
в Увалихе, где Аракелов отдыхал прошлым летом. Каждое утро хозяйка, баба
Дуся, болтливым колобком катавшаяся по дому, мыла некрашеный, отполированный
годами и шагами пол, надраивала его голиком, и вокруг распространялся аромат
дерева, солнца и воды... Собственно, почему солнца? И почему воды? На этот
вопрос Аракелов ответить не мог. Ему так казалось - и все тут. Этот запах
будил его, он еще несколько минут лежал, вслушиваясь в мерное шарканье
голика и невнятное пение-бормотание бабы Дуси, и его наполняло чувство
полного и отрешенного отдыха.
Так оно было и сейчас. Свои шестьсот часов он отработал. Теперь можно
позволить себе роскошь поваляться в шезлонге в тени "Марты", глядя, как
сливаются и тают вдали пенные полоски, говорливо рвущиеся из-под кормы;
можно почувствовать себя на борту "Руслана" просто пассажиром, этаким