"Дмитрий Михайлович Балашов. Симеон Гордый (Роман, Государи московские, 4)" - читать интересную книгу авторадомовая церковь?..
- Что делать мне с этим? - спрашивает Семен недоуменно, принимая из темных потрескавшихся рук колкий сухой пучок. - Почуешь, што смерть подошла, зажги! - возражает старуха, без робости и жадного блеска в глазах озирая княжеский покой. - Ты опять спасаешь меня! - говорит, помедлив, Семен. - Чем мне отблагодарить тебя? Старуха небрежно машет рукою: - Не нать мне твово серебра! - Помолчав, пожевав морщинистым ртом, добавляет: - Рощу охрани святую, где Велесов дуб, знашь? Пущай не рубят! (О роще той, припоминает Семен, вот уже колькой год идет пря с самим митрополитом Феогностом.) - Не веришь? - вдруг спрашивает старая. - Крепце держи! Он вздрагивает, глядит на пучок можжевельника, переводит взгляд туда, где только что стояла старуха, но Кумопа уже исчезла, не скрипнув дверью, только ее дух, дух грязной ветоши и дорожный запах старого человека, еще держится в княжом терему. Он оглядывает на окна и видит, с невольным содроганием, как проходит сквозь синеватые пластины слюды давешнее неясное черное пятно. От устали или с великой др╕мы темнит у него в глазах? Семен встряхивает чубом, проводит ладонями по щекам, ударяет в медное било. Как-то вдруг и скоро отворяется дверь, входит знакомый гридень, Игнашка Глуздырь. Негромко, картавя, прошает: - Што прикажешь, княже? Семен его не звал, да и место гридня не у дверей княжой опочивальни, Спрашивает наконец: - Проводили старуху? Гридень как-то нелепо подмигивает, помаргивает ресницами. Спрашивает в свою очередь: - А тебе, князь, тута не страшно? Семен стоит около высокого стоянца, по-прежнему сжимая в руке забытый пучок можжевеловых веток. В нем закипает раздражение на этого некстати ворвавшегося в покой дурня. - Чего мне страшить? - отвечает Семен, пренебрежительно вздергивая плечо. - Я же не один. Гридень вдруг наклоняет к нему, вытягивая улыбающуюся морду, и шепчет тихо: - А ты уверен, что ты не один?! - И приближается, неслышно огибая княжеское точеное креслице, а глаза, глаза на улыбающемся лице - совершенно слепые, мертвые. И в этом - ужас. Семен, даже не успевши додумать еще ничего, судорожно сует ветки можжевельника в пламя свечи. Треск загорающейся хвои, шум... И последнее, что успел заметить, падая в обморок, как, лязгая, отворяются двери и вбегают люди в покой. Семена тотчас подняли. Он еще держал, не разжав ладони, полуобгорелую ветку в руке. Спросил резко, оглядев рожи прислуги: - Где Игнат? В голове шумело, все еще двигалось и мрело в глазах. В двери вскочил, волоча саблю, старшой дворцовой сторожи, боярин Остей. |
|
|