"Дмитрий Михайлович Балашов. Отречение (Роман) (Государи московские; 6)" - читать интересную книгу автора

может, и то и другое!
Святками наезжал Борис да и загостился в Нижнем. Облазал весь город и
загородье, толковал с игуменом Денисом, побывал едва ли не у всех великих
бояр.
На улицах гремела разгульная удаль Масленой, проносились ковровые
сани, лихо выкатывая на оснеженный волжский простор. Было много смеху,
безлепицы, бурной посадской радости - ни от чего, от изобилия молодых сил
в плечах, от вишнево-алых румяных девичьих лиц, от заливистого звона
поддужных колокольцев, от грома, гама, песен и пиров...
Борис прошел к нему пышащий здоровьем, молодой, жадный,
разгоряченно-злой. Бросил кулаки на столешню, вырезными ноздрями гнутого
носа втянул воздух, лампадный книжный дух покоя Андреева и, выдохнув
жарко, - отверг. Мотанул головой, голубыми сумасшедшими глазами уставясь в
темные очи старшего брата, едва не выкрикнул:
- Кому оставишь престол?!
У Андрея не было детей. Первую жену и рожденного ею (и рано умершего)
сына он уже начал позабывать. Тверянка Василиса, выданная за него,
тридцатилетнего заматерелого мужа, двенадцатилетнею тоненькой девочкой и
первые месяцы со страхом ложившаяся в супружескую постель, рожала
впоследствии все мертвых детей. Нижегородский стол после его смерти должен
был отойти кому-то из братьев.
Андрей, перешагнувший уже на середину шестого десятка лет, должен
был, конечно, не раз и не два подумать о наследнике. По лествичному
обычному праву города княжества должны были доставаться
братьям-наследникам в очередь, по старшинству. Но какой град почесть нынче
старейшим: Суздаль, где продолжает оставаться епископский стол, или
Нижний, куда отец перенес престол княжества?
- Дмитрий - великий князь! У него в руках Переслав, Кострома,
Владимир! Что ж, мне так и сидеть на Городце?! - выкрикнул гневно Борис.
"Так и сидеть!" - должен был бы ответить Андрей, но не ответил,
столькая ярость была во взоре братнем. И он спросил вдруг о том, о чем
спрашивать было неслед:
- А примет тебя дружина?
- Надеюсь... Верю!
Смутясь, Борис утупил очи долу, вновь, уже хмуро, глянул на брата, в
его правдивые мудрые укоризненные глаза. Андрей, и не ведая, угадал его
тайные речи, посулы, клятвы нижегородской боярской господе. Понял и был
огорчен. Не за себя (боярам бездетного пожилого князя была нужда думать, с
кем они останут после его смерти!). За брата Дмитрия, за братнюю, столь
нужную в днешнем раздрасии любовь... Выгнать Бориса из города Андрей не
хотел, да и не имел права. У каждого из сыновей Константина Василича был в
Нижнем свой двор, у каждого - свои села под городом, и в доходах
нижегородского мытного двора была у Бориса своя неотторжимая часть. И
неведомо, куда повернет, прикажи такое Андрей, старый отцов тысяцкий...
Васса вошла вовремя, притушив едва не начатую ссору. На серебряном
подносе уставно подала деверю гостевую чару. И Борис чуть вздрагивающей
рукою принял хмельной мед, встал, помедлив, перед невесткою, перед ее
строгим взором, поджатыми губами, сухо-иконописным ликом. Опорожнил
серебряную плоскую чарку с драгим камнем на дне. Глянул и на нее
светло-бешено. Но Васса, потянувшись, слегка тронула его щеку холодными