"Дмитрий Балашов. Господин Великий Новгород (Повесть)" - читать интересную книгу автора

иных сверкала даже позолота, - наполовину уже освобожденные от снега, с
бахромами сверкающих сосулек на мохнатых свесах крыш и потоках. Там и сям,
в коричнево-сером море бревенчатых строений, розовели каменные стены
церквей и боярских палат. Улица была по-весеннему полна народу; овчинные
шубы нараспашь, круглые шапки с ярким верхом лихо сдвинуты на ухо, цветные
платы широко открывают румяные лица. Ремесленники и купцы, жонки
посадские, боярышни, в крытых алым сукном епанечках, в цветных, мягких
тимовых* сапожках, мальчишки, со свистом стайками шныряющие под ногами,
пока кто-нибудь из старших не шуганет расшалившихся озорников. Кто за
делом, кто и без дела, гуляючи, ради ясного дня и солнца приветного.
Ревниво сравнивал Олекса наметанным глазом наряды своих горожан с
иноземными, немецкими. Родные были ярче, цветистей, богаче головные уборы
женщин, больше багреца и черлени, восточного пестрого тканья.
_______________
* Т и м - род сафьяна (старин.).

Полозья саней, перескакивая через кучи оледенелого тающего снега,
стучали по плахам тесовой мостовой, уже высыхающей кое-где на солнцепеке.
Кони, ободрясь, тоже чуя конец пути, дружнее взяли.
- Гони! - прикрикнул купец, и расписные сани понеслись, виляя из
стороны в сторону, скользя по снегу и колотясь по мостовой. - Гони!
Мужики и бабы, сторонясь от разбежавшихся лошадей, смеялись,
бранились вслед:
- Ишь понесло купця!
- К цорту в пекло торописсе?
Какой-то широкоплечий плотник с толстым бревном на плече сделал
движение, будто бросает бревно под ноги коням, те шарахнули вбок, почти
вывернув купца из саней, хрястнув резным задком о бревенчатый уличный тын
- огорожу. Едва удержался Олекса, ругнулся, но и озорной мужик не испортил
радостного настроения, уж больно хороши были день, весна, Новгород!
Перед Детинцем придержали. Шагом въехали в каменную арку ворот,
увенчанных старинной чудотворной иконой, прикрытой свинцовой кровелькой от
дождя и снега; шагом проехали Пискуплю - мимо Владычного двора,
посадничьих палат, складов, охраняемых владычной сторожей. Налево
поднялась величавая стена Софии, перед которой оба обнажили головы,
направо - соперничающий с нею собор Бориса и Глеба, имя строителя
которого, Сотка Сытинича, за сто лет уже успело обрасти легендами.
- Правда бают, Сотко гусляр был? - спросил Станята, задирая голову.
- Не, - отозвался Олекса, тоже любуясь собором, - кажись, боярин. Это
поют-то про которого, так тот другой!
Богородицкими воротами с вознесенной над ними легкой, устремленной в
голубое небо надвратной церковью спустились к реке.
Ослепительно синей от неба и снега на Волхове показалась родная
Торговая сторона, <Торговый пол>. Вот проехали Великий мост, вот
заворотили к себе, на Славну. Мимо Ярославова дворища, мимо святого
Николы, мимо Параскевы Пятницы, мимо торга, мимо вечевых гриден, соборов,
лавок, мимо Варяжского двора, мимо хором Нежилы, Страшка, Иванки -
Иванко-то новые ворота поставил, гляди-ко! - мимо терема Якуна Сбыславича,
мимо Хотеновой поварни... А вот уже там, за тем поворотом, и Олексин дом,
отчий кров, родимое пепелище, свое, отцово, дедино.