"Дмитрий Балашов. Воля и власть (Роман) ((Государи московские; #8)" - читать интересную книгу автора

- Так будет Русь? - вопросил.
- Будет! - твердо отмолвил Федор, глядя в глаза князю. - Грядет новый
век и будет Русь!
- Новый век! - как эхо повторил умирающий и, помолчав, добавил: - Ну,
тогда все было правильно. Поцелуемся, Федор!
Кошка с трепетом коснулся почти неживых холодных уст князя. Почуяв
нежданную предательскую слезу на своей щеке, вспомнил сына, здорового,
румяного, уверенного в себе и в правде своей. Сколько поколений прошло и
пройдет, уверенных в себе и в бессмертии своем? Пройдут, прейдут и сгинут,
освободивши место иным, столь же юным и гордым, столь же уверенным в
личном бессмертии!
Должно, однако, помнить, что бессмертие всякого <я> - в бессмертии
рода, а бессмертие рода - в бессмертии языка, народа, в продолженности
навычаев старины. А бессмертие народа (ибо и народы смертны!) в постоянном
обновлении, в появлении все новых и новых племен, множественность которых
и являет собою бессмертие человечества, иначе обреченного исчезнуть в свой
неотменимый черед.
Скрипнула дверь. Придверник торопил боярина. Федор Андреич поднялся.
Князь слегка прикрыл вежды, провожая его, и Федор вновь поклонил ему в
пояс, коснувшись рукою пола. Как-то все иное показалось мелко и ничтожно в
тот миг! Суета сует и всяческая суета!
Сына он нашел на дворе и едва не порешил тотчас уехать, но дочь с
зятем упросили остаться, а там и двадцать шестое августа подошло. И было
всенародное прощание с телом князя, была поминальная трапеза, и только
после того, порядком измученный, простывший Кошка с сыном устремил домой.
Уже на обратном пути, подъезжая к тому же Дмитрову, Иван вопросил
родителя:
- Ты баешь, батяня, што вот он - великий муж, по слову твоему! Дак...
И почто не победил? Али...
- Ни то, ни другое, сын! - отозвался старый боярин. - А надобна нам
всем, всей Руси, единая власть! А для того... Я с покойным Михайлой в Орде
ищо баял о том... Кто-то должен был уступить. Он понимал это, понял! И
потому - паки велик!
Боле о Михайле до самой Москвы они не баяли.
Моросил мелкий осенний настырный дождь, стынь и сырь забирались под
дорожную вотолу*; пути раскисли. И разом померкла, потускнела, съежилась
предсмертная краса осенних лесов. В такую погоду и верхоконному боярину
забедно, а уж каково пешему страннику, убогому, бредущему из веси в весь в
поисках пропитания!
Федор Кошка, достигши дома, слег и долго отлеживался на русской печи,
в челядне, держа ноги в горячем овсе.


Глава 3

Вслушаемся в музыку названий городов русского Севера, или Заволжья, и
представим, вспомним, что стоит за каждым из них: Каргополь (где
причудливо соединилось местное речение с греческим словом <полис>, что
означает <город>), Вытегра, Шенкурск, Весьегонск (весь - имя угро-финского
племени, <весь Егонская>), Белоозеро, Великий Устюг, Яренск, Кологрив,