"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

Василий лишь потом понял, постиг всю глубину отцова замысла и размер
ноши, свалившейся ему на плечи с этим решением родительским. Всю Русь -
эко! Великое княжение, за которое столетьями дрались князья Киевской,
потом Владимирской Руси - в вотчину и род! Ему одному, старшему! И такожде
наперед - вся власть старшему сыну! Не было того ни в Литве, ни в Орде. Не
было и в Византии самой! Пока же просто выслушал, склонивши чело, принял
почти как должное. Досыти и прежде того было с отцом о вышней власти.
- Нижний надобно не упустить. Семена с Кирдяпой смирить - тебе
поручаю. Я уже не успею того. С Рязанью ноне мир, чаю, и тверской князь не
станет никоторой пакости творить. А Нижний - надобен!
- Москву из-за Кирдяпы сдали? - решился подать голос Василий.
- Бают, роту давал один Семен, он и в особой чести у хана. Василий,
слышь, токо рядом стоял.
- Словом, не воровал, а за чужой клетью хозяина сторожил, пока дружки
добро тянут! - недобро уточнил Василий.
Дмитрий воздохнул:
- Так-то оно так! Да Василий Кирдяпа к тому еще и старший сын! С им
оттого и докуки поболе... На Кирдяпу особо не налегай! Тохтамыш его в
железах держал, бают. Авось поумнел с того! А с Семена за Москву спросить
надобно полною мерой!
Оба задумались. В комнате копилась тишина, потрескивало дерево, ровно
горели свечи, огоньки их плавали, дробясь, в слюдяных оконцах горницы.
- Иди! - наконец разрешил отец.
Василий двинулся было к выходу, остоялся, быстро подошел к отцу, взял
руку родителя, тяжелую, бессильную, горячо и молча облобызал. И отец
чутко, легко огладил сына по волосам. У обоих защипало в глазах в этот
миг.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Когда-то, с исчезнувшей глуби времен, в царстве Вавилонском со
смертью царя убивали не только его жен, любимых собак, слуг и лошадей, но
и всех придворных отправляли служить своему государю за гробом. Жестокий,
но по-своему неглупый обычай, избавлявший государство от всегда гибельных
придворных раздоров, в последующих столетьях оказался забыт, открыв дорогу
неистовой борьбе самолюбий и воль, зачастую кровавой, да и в умеренном
случае способной иногда обратить в пепел добытое при жизни государя
равновесие, и разрушающей стройную пирамиду власти.
Нечто подобное начало прокручиваться на Москве с первыми слухами о
затяжной болезни еще не старого Московского великого князя. В придворной
среде из приблизительно тридцати боярских родов, давно породнившихся друг
с другом, среде, казалось бы сплоченной, обнаружились вновь старинные
"зазнобы", нечто подобное разрывам в облачной пелене, раскрывающим
нежданные провалы и глубины, внутри которых в мутном призрачном свете с
потрясающей скоростью несутся дымные клочья обрушенных горних твердынь.
И что спасло страну от распада на этот раз? Привычное уже единство
многовотчинных великих бояр? Авторитет старцев-молчальников? Или воля всей
земли, той низовой служилой массы, для которой крушение власти было смерти
подобно, ибо грозило вражескими нашествиями, пожаром и пленом, потерею не