"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

мирскою властью!
- Почто наш игумен и отверг сан митрополита русского! - поддержал
Конон.
- Ради Пимена?!
- О Пимене речи не было тогда!
- Дак ради Митяя!
- Не в том суть! Люди смертны! Греховен может оказаться и бездуховный
глава, но как раз безопаснее, когда недостойный пастырь не облечен мирскою
властью. А достойный все одно будет почтен от людей, даже и не имея
высокого сана, опять-таки как наш игумен!
- Соборность полагает согласие, а не власть силы, в том и тайна
нераздельности божества, на которую потешились замахнуться католики со
своими филиокве!
- А как же тогда писать Троицу? - вдруг прозвучал отроческий голос, и
Сергий тотчас понял, что то Андрейка, сын Рубеля, возвращает противников к
началу спора, и он медленно улыбнулся в темноте.
- Как... - Конон задумался, посопел. - Одно скажу: не Авраам тут
надобен, не пир, а сама Троица! Я того не дерзаю, пишу по подлинникам, а
токмо сердцем чую: что-то здесь не так! Еще не весь толк воплощен... Вона,
игумен наш о Троице день и нощь мыслит! Тут и начала и концы, исток всего,
всей веры Христовой! - И, одобрев голосом, видно повернувшись сам к
отроку, довершил: - Вырастешь, Андрейша, станешь мастером добрым, сам и
помысли, как ее, Троицу, сугубо писать!
В келье засмеялись, потом загомонили вновь, но Сергий, застывший на
морозе, уже не внимал спору. Он тихо отошел от окна, улыбаясь про себя. В
далеких, юных, уже почти невзаправдашних годах, когда он ратовал здесь
один, отбиваясь от волков, хлада и бесовских наваждений, знал ли он, верил
ли наступлению нынешнего дня? Тогда одно лишь блазнило: уцелеть, выстоять!
И вот теперь есть уже кому пронести свечу духовную во мрак и холод
грядущих столетий! Он воспитал, взрастил смену себе и уже вскоре сможет
отойти в тот, горний мир, к которому смертный обязан готовить себя во
всякий час в течение всей жизни. Ибо вечная жизнь на земле была бы
остановом всего сущего, гибелью юности, препоною всяческого движения
бытия. Вечная жизнь на земле стала бы смертью человечества! И Господь,
всегда все разумеющий лучше творения своего, во благости своей
предусмотрел, создавая ветхого Адама, неизбежность конца и обновления. И
не так важно теперь, напишет ли Конон, или кто другой, или этот отрок
Андрейка Троицу такою, какой она видится ему, Сергию. Когда-нибудь кто-то
обязательно напишет ее! Слово суетно. Мысль, выраженная в письме иконном,
больше скажет сердцу прихожанина. Да и можно ли словами изобразить веру
Христову? Всю жизнь он не столько говорил, сколько показывал примером, что
есть истинное служение Господу, следуя, насколько мог, заветам самого
Спасителя. И вот теперь у него множатся ученики, как было обещано ему в
давнем чудесном видении...
Не изменит ли Русь высокому назначению своему? Не прельстится ли на
соблазны латинского Запада, на роскошества бытия, на искусы богатства и
власти, не падет ли жертвою натиска грозных сил - всей мощи папского Рима,
губящего днесь древнюю Византию и алчущего погубити Русь? Поймут ли
далекие потомки, что иной путь, кроме предуказанного Спасителем, путь
незаботного земного бытия, путь похотей власти губителен для языка